МММ — это Мольер, Мирзоев, Маковецкий. Первый написал мрачноватую комедию, второй ее поставил, третий сыграл Амфитриона, самого знаменитого, после Менелая, рогоносца всех времен и народов. Когда-то Станиславский любил рисовать схемы взаимодействия драматург — режиссер — актер — зритель. Мейерхольд их переиначивал, по-новому устанавливая связи между производителями и потребителями спектакля. Новаторство Мирзоева в том, что он все эти связи отменил. Что там написал Мольер — во всяком случае, на уровне произнесения, — его не волнует. Он придумывает какие-то красивые и непонятные трюки, не имеющие никакого отношения к классическим строкам и эффектно разводит артистов, которые увлеченно несут отсебятину и хулигански перевирают текст. Никто никого не учит жить, никто никому ничего не навязывает. Режиссер творит сам по себе, актеры — сами по себе. Работа идет в режиме абсолютной демократии. МММ — это не команда, даже не компания. Это товарищество с очень ограниченной ответственностью: каждый в нем за себя, один зритель за всех.
Держится МММ исключительно на доверии публики. У Мирзоева уже есть свой круг фанатов, готовых аплодировать любой его находке и смеяться сами не зная чему. Фанаты привыкли — и их горячая вера завораживает даже самого скептичного зрителя, — что никаких рациональных объяснений мирзоевским находкам дать невозможно. Стеклянный столб, рвущийся в космос прямо от ворот Амфитрионова дома, словно дерево из романа Стругацких, за ночь выросшее в московском дворе, тягучие напевы в стиле «Харе Кришна», котурны марки “Nike” — весь этот немыслимый наворот знакомых деталей и сверхъестественных реалий провоцирует разнообразные прочтения, но решительно отказывается им соответствовать. Мирзоевскому спектаклю можно подыскать сотню интерпритаций, но ни одна из них не станет окончательной.
Круто разбираясь с мольеровской пьесой, он не навязывает тексту свою концепцию. Он просто воссоздает привычную ауру своих спектаклей — мутное облако мистики, юмора и эротики, — нимало не заботясь о том, чтобы что-то открыть в «Амфитрионе». МММ ничего не умеет и не хочет объяснять своим клиентам, своим зрителям. Окутывая тайной свою деятельность, оно тратит все силы на то, чтобы привлекать все новых вкладчиков. Поэтому «Амфитрион» безудержно заискивает перед своим зрителем, норовя его то развеселить, то напугать. Стратегия эта не нова, ее интуитивно нашли еще в Табакерке, построив успех на тонкой игре в поддавки с публикой. Просто из всех сегодняшних режиссеров Мнрзоев наиболее умело убеждает свою публику, что успех его спектакля зависит от живого и непосредственного участия зрительного зала. Пленительный пофигизм его «Амфитриона» служит тому, чтобы втянуть нас в ту игру с непредсказуемым исходом, в которую превращаются лучшие постановки Мирзоева. Он позволяет нам стать «вкладчиками» — эмоционально дожать, интеллектуально достроить спектакль. Он задействует ту социальную энергию любви — если не к партии и правительству, так к Мавроди и Ко, — на которой держались и СССР и МММ. 
Понятно, что из трех китов МММ главный — Маковецкий. Он лицо фирмы, он ее Леня Голубков. Это суперзвезда в роли маленького человека, это маленький Амфитрион в роли великого полководца, это современный актер, брошенный один на один с впечатляющими стихотворными монологами Мольера. Занятно, что он, считающийся в свои сорок лет «молодым актером», выглядит истинным патриархом сцены рядом с Максимом Сухановым, фирменным мирзоевским актером. Маковецкий от громады классического текста сторонится, Суханов ее просто не замечает. Маковецкий по инерции старого постмодерниста подает свои реплики с иронией. Суханов, весь не от мира сего, абсолютно простодушен — и именно его манера, величественная, упрямая и неуловимо забавная, оправдывает все мирзоевские экзерсисы.
Дивиденды, которые приносит вышеописанная стратегия, это возможность поставить пару ярких заплат славы на кашемировые рубища основателей МММ. Что же достается нам? — Неограниченные возможности доверять не проверяя, и хвалить по принципу «не по хорошу мил, а по милу хорош». Удовольствие от собственной сознательной ангажированности и желание рекламировать «Амфитриона» не просто потому, что это хороший спектакль, а потому, что — нужный и правильный. Бесценное ощущение своей причастности — к разгоряченной публике, к стильной режиссуре, ко всей современной жизни, которую Мирзоев увлеченно поэтизирует. Чувство точного соответствия происходящего на сцене текущему моменту, которое так редко греет утомленную душу сегодняшнего театрала. Эта прибыль с лихвой окупает все затраты.