Гофман в постановке Нины Чусовой
На малой сцене Театра имени Моссовета («Сцена под крышей») вышел спектакль по знаменитой сказке Гофмана. В том, что режиссер Нина Чусова по-прежнему верна своему главному принципу — сделать всем весело и красиво,- убедилась АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.Сказки Гофмана в России любят, пожалуй, даже больше, чем на родине писателя. Художник Михаил Шемякин, например, часто вспоминает, как в начале 70-х обегал весь Бонн в тщетных поисках томика Гофмана — в то время как в Советском Союзе он продавался на каждом углу. Напыщенные немецкие князья, выдающие себя за просвещенных правителей, безжалостно изгоняющие из своих владений фей и прочую колдовскую нечисть, давали неисчерпаемый материал для политических аллюзий.
Сюжет о злобном карлике Цахесе, при помощи колдовских чар добившемся высшей власти, в России, где репутации традиционно возникают из ничего, а потом лопаются с легкостью мыльных пузырей, всегда пользовался особой популярностью. Актуален он, конечно же, и сегодня, хотя порядком устал от бесконечных вульгарных интерпретаций.
На спектакле Нины Чусовой возникает ощущение, что все это ты уже видел, причем не один раз. Тонкости гофмановского письма режиссером упразднены (автор инсценировки — сама госпожа Чусова), а сюжет разыгрывает стая жалких, спившихся комедиантов. Всю сцену заполняет круглый, видавший виды шарабан на деревянных колесах. Шарабан, по воле режиссера Чусовой и сценографа Виктора Платонова, превращается то в повозку циркачей, то в арену бродячего цирка, то в будуар Князя (Михаил Шульц), где собирается цвет местной аристократии. Разумеется, забулдыг-комедиантов (кто без руки, кто без глаза) и Князя с приближенными изображают одни и те же актеры — мол, все мы комедианты Господа Бога.
В начале они поют бодрую немецкую песню, которую сперва переводят как песню алкоголиков, а потом выдают за государственный гимн. Затянутая в серебристый скафандр, болтающаяся на цирковых лонжах Фея (Яна Львова) напоминает эстрадную певичку. Крестьянка фрау Лиза (Маргарита Шубина) разговаривает с интонациями попрошайки из подземного перехода: «Это че такое-то, я не поняла?..», а ее сынок Цахес (Павел Деревянко), клацающий уродливыми зубами и пялящий дебильные глазки, временами похож на персонажа мультфильма про Симпсонов. В подобном «мультяшном» амплуа Павел Деревянко существовал в одной из своих первых театральных работ — в роли Акакия Акакиевича в гоголевской «Шинели», режиссерском дебюте Нины Чусовой на малой сцене Молодежного театра. Но тогда — пять лет назад — и актер, и режиссер работали точнее, да и образцом для копирования в «Шинели» все же служил персонаж, придуманный Юрием Норштейном.
Что касается остальных актеров, то их игру можно описать одним словом: «веселье». Потому что большую часть сценического времени в спектакле занимают танцы, песни и клоунские репризы, в которые превращены диалоги персонажей Гофмана. Даже немногие режиссерские находки — немецкие вельможи (Михаил Шульц и Дмитрий Козельский), карикатурно напоминающие старинные парадные портреты; или «тронная» речь Цахеса-Циннобера, взятая напрокат у Артуро Уи, каким его играет знаменитый Мартин Вуттке (свою «Карьеру Уи» немецкий «Берлинер ансамбль» показал в Москве полтора месяца назад) — кажутся совершенно лишними на этом безудержном и беспричинном празднике. Странно, но неутолимая жажда всеобщего веселья — черта всех чусовских постановок — с годами не только не изживается, а лишь усиливается. Едва надо изобразить пошлую, глупую толпу, предающуюся грубым увеселениям, режиссер так увлекается, что мгновенно забывает, о чем спектакль и зачем эта толпа появилась на сцене. «А ну их, все эти метафоры, аллегории и тонкие материи,- словно подмигивает Нина Чусова зрителям,- мы же с вами не Гофмана здесь смотреть собрались!»
