Жили-были на Змеином болоте Змеи Горыныч с сестрицей Змеей Подколодной. Время от времени сестрица вспоминала свою родину — бассейн Амазонки. Эта ее ностальгия была выражена мною в следующем монологе в ритме танго для спектакля Московского ТЮЗа:

Как прекрасна моя Амазонка
На просторах Бразильи моей!
Как течет она до горизонта,
Как один нескончаемый змей!

Сочинивши это миленькое танго, я захотел его продолжить. Куда? Внутренний взор переместился с экватора на Антарктику:

Как прекрасна моя Антарктида
На просторах холодных равнин!
Как мне нравится эта картина:
Над снегами парящий пингвин!

Затем я прошелся по Гонолулу и Костроме, понял, что получается безразмерное географическое танго, и стал ждать повода продлить его еще в какую-нибудь сторону. Тут случилось 70-летие Ленкома. Размышляя о форме приветствия, я вдруг услышал внутри себя знакомые звуки:

Как приятно в театре Ленкоме
Отмечать боевой юбилей!
Вместе с дочкой сидеть на балконе
И смотреть на хороших людей!

Стало ясно, что безразмерность моего танго не ограничивается географией. Случившийся неподалеку Михаил Левитин был того же мнения и очень возбудился: ему почудилось нечто обэриутское в соединении Амазонки с Ленкомом.

 — Умоляю, — сказал он мне. — Сядь и напиши сколько хочешь куплетов, желательно как можно больше чуши. А я поставлю.

С таким предложением ко мне еще не обращался никто. В условиях абсолютной безответственности пишется особенно легко. Никакой тебе необходимости семь раз от руки переписывать «Войну и мир». Открывай шлюзы перед потоком сознания и подсознания и только успевай записывать.

География расширилась, автор «тангоировал» все, что приходило в голову без какой-либо закономерности. Закономерность появилась уже в спектакле. 50 самовозникших танго превратились в 50 непрерывно перетекающих друг в друга представлений, нанизанных на режиссерскую мысль, которую я бы сформулировал так: Театр Левитина.

Поясняю, Все, что Левитин поставил и поставит в своей жизни, — это и есть его личное безразмерное танго, состоящее из множества самых разных спектаклей, объединенных его, левитинским, стилем и способом театрального мышления. Его танго равно его жизни, поэтому лирическая нота здесь сильна как, может быть, ни в одном из его спектаклей. Это «Левитин-танго», а не «Ким». Точнее, так:

 — Спляшите, братцы, жизнь мою! — обратился Михаил Захарыч к труппе, и они сплясали под мой бесхитростный мотив, превращенный Андреем Семеновым в чарующую музыку, сплясали заодно и свою, и мою, и еще много-много чью┘.