В Театре имени Моссовета показали спектакль Сергея Аронина «Циники». Так начался проект, обращенный к молодой режиссуре.
Подобные проекты — тренд нашего театрального времени. Ими уже были отмечены РАМТ, «Современник», Театр Маяковского. Моссоветовцы тоже не устояли, хотя, казалось бы, театр этот ведет автономную жизнь, не примыкая ни к каким передовым движениям и острым тенденциям. Но в результате примкнули.
В проекте запланированы три спектакля с участием молодых режиссеров, учеников мастерской Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова в РАТИ. Дебютной премьерой стали «Циники». Второй спектакль по по мотивам историй о Дон Жуане репетирует Андрей Шляпин. Определяется с выбором пьесы Алексей Кузмин-Тарасов.
Как водится, подобные спектакли ориентированы на малую сцену. Что справедливо, поскольку в любом эксперименте есть изрядная доля риска. Но молодой Сергей Аронин совершенно не собирался эпатировать почтенную публику приметами альтернативного театра, как не искал и легких путей. «Циники» — полноценный трехчасовой спектакль, без уступок и компромиссов, к тому же выросший из достаточно сложного одноименного романа Анатолия Мариенгофа.
Роман написан в 1928-м, опубликован же на родине ровно 60 лет спустя. Правда, была публикация в Германии, которая отнюдь не облегчила Мариенгофу жизнь в Стране Советов. О нем и вспоминали-то чаще всего лишь умудренные филологи в связке с Сергеем Есениным и течением «имажинизма». Меж тем дожил он до хрущевской «оттепели», скончавшись в 1962-м. По словам Иосифа Бродского, «Циники» — «одно из самых новаторских произведений в русской литературе XX века как по своему стилю, так и по структуре».
Это и впрямь весьма своеобразный роман: дробный, разбитый на короткие эпизоды, похожий на развернутый киносценарий. Не зря в спектакле Аронина юный кинематограф стал одной из важных примет антуража: хроникальные съемки чередуются с фрагментами коротенькой «фильмы», снятой в духе Эйзенштейна. К тому же в традиционном молодом порыве объять необъятное Аронин разбавил «Циников» стихами Маяковского, Есенина, Рюрика Ивнева, Вадима Шершеневича, втиснул туда манифест поэтов-имажинистов и заимствования из других романов Мариенгофа — «Бритый человек», «Это вам, потомки!», «Роман без вранья». А уже в самих «Циниках» чего только нет: история любви и газетные сводки, хроника революционных событий и ироничные бытовые зарисовки времен военного коммунизма и нэпа. Целый спектр исторических реалий с «цинично» помещенной в центр всего «историей одной семьи», такой, казалось бы, неуместной в громокипящую эпоху перемен.
На крошечных подмостках — белые стены-квадраты (сценография и костюмы Екатерины Ряховской), словно бы перфорированные, «простреленные».
Из этих дырочек складываются очертания зубчатой кремлевской стены, башен самого сердца Москвы. Движущиеся стены сложатся то в квартирку, то в рабочий кабинет. Остальные приметы быта эпохи сочиняются в зрительском воображении, благодаря и форме спектакля, и манере актерской игры.
Здесь все выстроено, как лекция о делах давно минувших дней, откликающихся в дне сегодняшнем. Лектор Павел Александрович, «историк мировой величины» (Евгений Ратьков), портретно схожий с самим Мариенгофом, то и дело выходит к публике и высказывается о сути происходящего, комментирует, зачитывает названия первых декретов и даже дает ознакомиться с ними близ сидящим зрителям.
А за открывшимся полупрозрачным занавесом все эти рассказы и комментарии обретают плоть, краски и звуки. Михаил Филиппов, Владислав Боковин, Анна Гарнова и Сергей Зотов с песнями, частушками и плясками (музыкальное оформление Матвея Костолевского, хореография Рамуне Ходоркайте) иронично представят революционный быт, обратятся в членов домкома, газетчиков, официантов, чекистов и пролетариат в принципе. Изобразят замечательно, но, прямо скажем, избыточно, отчего спектакль явно затягивается.
В этот антураж вписана упомянутая семейная драма «дореволюционной» красавицы Ольги (Евгения Крюкова), похожей на всех звезд немого кино, и романтичного историка Владимира (Алексей Трофимов). Драма любви, не сумевшей выжить в предлагаемых обстоятельствах голода, разрухи и всеобщей завшивленности. И вот уже Ольга берет себе в любовники то большевика Сергея (Дмитрий Щербина), по совместительству брата мужа, то нэпмана Докучаева (Сергей Виноградов). И даже находит массу оправданий: хочется то ли «быть полезной Советской власти», то ли накормить голодающих детей на доходы от этой легальной проституции. Крюкова и играет, словно в немом кино, когда вся история сконцентрирована в глазах и жестах, а не в словах. Впрочем, возвышенное недоумение Владимира — Трофимова тоже куда красноречивее его праведных фраз.
Сергей Виноградов в роли Докучаева — отдельная история, ярчайшая в этом спектакле. Тут и гротеск, и сарказм, и пародия, и упоение собственной безнаказанностью, переходящее в ранг мефистофельских откровений, и тончайшие нюансы, и громогласные «аккорды».
Сюжетная трагичность (самоубийство Ольги) парадоксально отзывается светлой нотой финала. Немодные нынче откровения о праве человека на личные чувства в «эпоху перемен» звучат в полный голос. И оставляют надежду на оправдание такой вот «циничной» жизненной позиции. Для многих, впрочем, единственно возможной.