«Крошка Цахес» под крышей Театра имени Моссовета
На верхотуре Театра имени Моссовета, на маленькой сцене «Под крышей» режиссер Нина Чусова устроила цирковой балаган по мотивам Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Нацепив на себя живописные лохмотья, ее бродячие артисты готовы потешить публику сразу и канатохождением, и немудреными фокусами, и нравоучительной сказочкой про крошку Цахеса по прозванию Циннобер.В «Крошке Цахесе» театры зачастую видят притчу с политическим подтекстом. Злобный уродец Цахес, обожествляемый одурманенной толпой, которая по недоразумению приняла его за прекраснейшего из человеков, — такое, как вы сами прекрасно знаете, не устаревает ни в какую эпоху ни в какой стране. Однако Нина Чусова не стала тыкать пальцем ни в одного из российских политиков, даже в самого рейтингового-разрейтингового. Ограничилась разве что парой невнятных намеков, которые можно прочитать хоть так, хоть эдак, а то и вовсе пропустить мимо ушей. Политический гротеск в России считается делом неприличным, и Чусова в этом смысле так же аполитична, как все прочие. Яростных социальных высказываний от нее не дождешься.
Чего же ради она вообще взялась за гофмановскую историю? И так ясно: ради гуттаперчевого актера Павла Деревянко, который не на шутку увлечен амбициозной задачей по превращению в маленькое чудовище. Чудище, сотворенное им, мало, озорно и лаяй. Впрочем, звуки, доносящиеся из груди крошки Цахеса, сильнее смахивают не на лай, а на гнусавое мяуканье. Актера укоротили чуть ли не на полметра, заставив передвигаться на коленках и присобачив снизу башмачки невзрослого размера. Он вдохновенно корчит рожи, скалит выдающиеся вперед вставные зубы и бодро околачивает пятками бока своей несчастной мамаши, строго требуя: «Мама, ням-ням!» Вот уж урод так урод, такого только в цирке и показывать.
Циркачи, в любой миг готовые переодеться во всех персонажей гофмановской истории, сами, впрочем, тоже не далеко ушли от крошки Цахеса. Грубые, безобразные существа, которые явно устали потешать почтенную публику, но, если надо, всегда скажут нам «але-оп!», да еще и в ладоши ради нашего удовольствия прихлопнут. Действие движется вперед ни шатко, ни валко, и зритель столкнется здесь со среднестатистической буффонадой, которая сгодится для любого среднестатистического тюзовского спектакля. То пискля-фея над сценой повиснет, беспомощно барахтая ногами, то белокурый красавец нечто приторно-сладкое нам пропоет. Все для веселья, все для потехи публики, но с определенной долей усталости. Если бы Театр имени Моссовета пустил «Крошку Цахеса» по разряду детских спектаклей и стал бы его давать на воскресных утренниках, то, возможно, он бы имел больший успех у мелких. Дети более привычны к избранному Чусовой арсеналу средств, и им многого не надо. Достаточно, чтоб сказку рассказали.
Если что-то по-настоящему и простроено Ниной Чусовой в этом спектакле, так это неожиданно вышедшая на первый план линия самоотверженной материнской любви. Маргарита Шубина сыграла нищенку Лизу дурой-дурой. Это простая неграмотная баба в лохмотьях, у которой одна в жизни радость: сынка-урод. Она с трудом понимает, что ей говорит образованная фея, со скрипом соображает и плохо говорит, но всегда поделится последней коркой хлеба со своим злосчастным уродцем Цахесом. Полюбить эдакое создание, конечно, не полюбишь, но она, как принято говорить в русских деревнях, жалеет сынку. Всего одна живая эмоция в этом спектакле, напрочь лишенном чего-либо человеческого.
Идея святой игры, на которой строились самые удачные спектакли Нины Чусовой, в «Крошке Цахесе» изрядно скомпрометировала себя. Актеры по-прежнему тащатся за траурными клячами, по-прежнему готовы править ремесло в своем полинялом балагане, но в них нет былого азарта, и делают они это лишь для удовольствия почтенной публики. Можно отдать должное мастерству Павла Деревянко, влезшего в карличью шкуру, можно лениво похлопать в ответ на ленивое актерское «але-оп!», но ничего большего от чусовского «Крошки Цахеса» ждать не приходится. Оно блестит, а нам не весело.
