Пьеса Михаила Гиндина и Владимира Синакевича в Новом драматическом театре
Мы, критики, в общем-то привыкли судить любой спектакль по «гамбургскому счету», не соотнося его порой не только с режиссерско-актерским движением, но и с реальной ситуацией внутри и вокруг определенного коллектива. А последняя как раз может существенно повлиять на проблемы творчества. Если уж руководитель частного театра Леонид Трушкин все время сетует на то, что не может поставить ту пьесу, которую хочется, то Новый драматический театр, заложник отдаленного Лосиного Острова, еще более зависим. Хотя бы от числа публики, которой там много не наберется по определению, да и в большинстве своем она желает вещей простых и внятных. Не сочтите это высказывание за высокомерный снобизм, оно — лишь констатация факта, тем более спектакли в Новом драматическом идут в основном в уик-энды и дни, к ним прилегающие.Плюс к этому насущная потребность залучить в театр как можно больше молодежи. В общем, в результате всех этих закономерных мытарств в репертуаре Нового драматического появился спектакль «Зверь» по пьесе М. Гиндина и В. Синакевича, поставленный художественным руководителем театра Вячеславом Долгачевым. И к сожалению, внятно продемонстрировал, что подобный путь уступок вкусам публики и одновременного снижения планки собственного качества при всех веских аргументах вряд ли является продуктивным. Но это опять же по «гамбургскому счету».
«Зверь» Гиндина и Синакевича, появившийся в начале 80-х, был некогда едва ли не запрещенной пьесой. Во всяком случае, какие-то цензурные препоны, говорят, ей ставились, а потому она и была лакомым кусочком для театра того времени. Сегодня ее псевдофилософские подтексты могут вызвать лишь ироничную улыбку, а совместное выживание «иных», разноклановых, разноговорящих и мыслящих особей укоренилось в действительности в куда более жизненном аспекте. Остром и трагичном без драматургических прикрас.
Как человек и режиссер, время все-таки чувствующий, Вячеслав Долгачев, конечно, не мог не ощутить сегодняшней сомнительности пьесы. А потому, вероятно, решил не углубляться в социальные подтексты и нюансы, а отправился по более легкому, внешнесюжетному пути. Предложил актерам едва ли не тренинговый материал существования в абсолютно непривычных предлагаемых обстоятельствах — им пришлось изображать то ли недочеловека, то ли постчеловека, в общем, весьма декоративные существа.
Они и проживают на какой-то глобальной свалке, ночуя в покореженных машинах и питаясь найденными кореньями (сценография Маргариты Демьяновой). Абсолютно лысые, замотанные в странные тряпки с приметами погибшей цивилизации (юбки, галстуки, кеды, значки-медали и т.п.), с заторможенной, косноязычной речью, потерявшие ориентацию во времени и пространстве. Олег Бурыгин (Отец), Ирина Мануйлова (Мать), Виолетта Давыдовская (Дочь) действительно впервые попали в подобную сценическую ситуацию и осваивают ее честно. Хотя все же из полноценной актерской гаммы в данном спектакле звучат одна-две ноты. И понятно, что иные извлечь сам материал не позволяет, но все равно обидно. Впрочем, и примкнувшие к ним впоследствии Андрей Курилов (Зверь) и Дмитрий Светус (Друг) это не слишком разнообразное звучание не гармонизируют.
На этом, собственно, можно было бы и остановиться, уяснив себе, что ничего принципиально позитивного в непростую творческую судьбу Нового драматического «Зверь» не внес. А вот поди ж ты, спектакль идет под сплошные аплодисменты и одобрительные возгласы юной и молодой публики. И еще говорят, что, насладившись «Зверем», публика эта тут же устремляется в кассу и покупает билеты на другие спектакли театра. Да, наверное, это слишком прямой и облегченный путь, но приводящий к определенным результатам. Другой вопрос, что, придя потом на спектакль совсем иного качества (а их, к счастью, в Новом драматическом довольно много), зритель может и «разочароваться». И как тут быть? Конечно же, ответ на этот вопрос искать самому театру. А он нас в последние лет пять уже успел приучить к серьезности репертуара, режиссерских поисков и актерским удачам. Так что вопросы остаются…
