В театре «Эрмитаж» все стали Маяковскими
Задолго до выхода премьеры «О сущности любви» театралы были осведомлены: постановка будет необычной. В том числе потому, что речь пойдет о Маяковском, чья жизнь, с чередой любовных трагедий и финальным самоубийством — сама по себе готовый сценарий для мелодрамы. И потому, что спектакль выпускает режиссер Михаил Левитин, влюбленный в Маяковского со времен учебы в ГИТИСе. Тридцать лет худрук «Эрмитажа» преодолевал свою робость перед звездой советской поэзии и лишь недавно решился осуществить мечту: поставить пьесу «Владимир Маяковский. Трагедия».Этот когда-то программный текст футуристического театра со странными персонажами вроде «человека без уха», «женщины со слезищей», «человека с двумя поцелуями» не ставили, кажется, с 1913 года. Тогда режиссером и исполнителем главной роли был сам Маяковский, и этого уже было достаточно для сенсации. У Левитина исполнителя на роль поэта не нашлось, поэтому Маяковскими в «Эрмитаже» стали буквально все. Истошные и пронзительные любовные тексты поэта поделили между собой его возлюбленные и ущербные персонажи пьесы, назвавшиеся у Левитина «разлюбленными». Визуальным воплощением фигуры поэта стали огромные силуэты из ярко-красного картона (художник Гарри Гуммель): такого, фанерного Маяковского обнимают влюбленные барышни, на нем вешается человек с двумя поцелуями, а в финале за красным силуэтом гиганта прячутся все придуманные им персонажи, полоумные ипостаси его лирического «я».
Левитин как человек литературно одаренный (написал уже более пяти книг) не ограничился рамками одной лишь пьесы «Владимир Маяковский. Трагедия». Он дополнил действо лирическими отрывками из поэм «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник», снабдил его реальными фактами из жизни Маяковского, приукрасил тремя историями любви, напустил туману по поводу самоубийства, выбрав в качестве мотива личную драму поэта. В итоге получилось не то, что можно было ожидать. Самый громкий и радикальный из советских поэтов, который со школы помнится корявыми, грохочущими стихами на революционные темы, вдруг оказался кротким, как овечка, и романтичным, как провансальские трубадуры. И с чего мы взяли, что он коммунистический поэт? В спектакле Левитина вся политика остается за бортом, Маяковский и нелепые персонажи его «Трагедии» (что по сути одно и то же) терпят личные катастрофы, расстаются с любимыми, собирают в графины свои слезинки, попытки самоубийств, самые истошные крики и самые больные слова, кладут их в большой чемодан и несут на суд «красивому богу». А фоном звучат не бравурные советские песни и марши, а тихие молитвы и рождественские песнопения на грузинском языке. Так Левитин напоминает о происхождении поэта.
Грань между реальными персонажами из жизни Маяковского и придуманными героями в спектакле почти смыта. Музы поэта, почти как героини мюзикла, по очереди хрипло и «немножко нервно» поют рваные песни Владимира Дашкевича на известные стихи Маяковского о звездах, скрипке и плачущей лошади. А сюрреалистичные человечки, которым полагается быть без уха, с растянутым лицом, с черными сухими кошками, выглядят вполне обычно: разве что щека у одного завязана бинтом, а у другого — косматого старика с гримом в стиле “Cats” — к меховому балахону пришита черная зеленоглазая кошка.
Левитин по ходу репетиций культивировал в актерах повышенную любовь к личности и творчеству Маяковского. Эксперимент удался — актеры явно сотворили себе кумира, но, как бывает со слишком пылкими влюбленными, режиссер и исполнители превысили градус искренности в выражении чувств: понаставили лишних ударений, накидали пауз-булыжников, понапридумывали ложных смыслов, навертели утомительных интонаций. А красота поэзии, вся суть и боль трагедии Маяковского между тем испарились совершенно, как и фирменная «эрмитажная» театральность. Оказывается, с любовью тоже можно переборщить.
