Алексей СЕРЕБРЯКОВ: «Ненавижу, когда на меня смотрят»
Тридцать лет тому назад, с фильмов «Отец и сын» и «Поздняя ягода», началась кинокарьера Алексея Серебрякова. Чуть позже он сыграл во всесоюзно переживаемой эпопее «Вечный зов», и с тех пор по востребованности в кино его практически не с кем сравнить.Профессиональная зрелость актера Серебрякова пришлась на довольно грустный период для российского кинематографа, когда кинопроизводителей вдохновлял все больше агрессивный герой нашего времени. Тем не менее, вопреки сложившемуся, особенно после «Бандитского Петербурга», стереотипу визуального восприятия Серебрякова, им были сыграны десятки прекрасных и разнообразных ролей в достойных фильмах — «Серп и молот», «Прибытие поезда», «Баязет», «Штрафбат»┘
Он всегда был в «горячей обойме», но никогда не становился героем светских хроник. Серебряков неохотно дает интервью, его не удается заманить ни в ток-шоу, ни вместе со звездами на лед — говорит, что не любит самодеятельности. А еще говорит, что любит быть хорошим, поэтому дисциплинирован и надежен — и в профессии, и в личной жизни.
— Алексей, в этой женской профессии вы один из немногих актеров, в ком очень ярко выражено мужское начало. У меня поэтому большие сомнения в том, что вы с детства мечтали стать актером┘
— У вас абсолютно правильные сомнения. Я не выбирал себе профессию, она выбрала меня и была достаточно настойчива в этом, а я оказался заложником ее выбора. Даже сейчас, понимая, что у меня ситуация гораздо лучше, чем у большинства моих коллег, и жаловаться мне в этой ситуации было бы очень некрасиво, даже пошло, я все-таки думаю, что мне надо было заниматься чем-то другим. Я не считаю, что «Артист — это звучит гордо!». Гордо звучит Врач и Учитель.
— Что определяет ваш выбор — работать в той или иной картине или нет? На мой зрительский взгляд, в доброй половине картин, где вы снимались, сама затея не стоит такой роскоши, как актер Серебряков.
— Объясню. Во-первых, за эту роскошь, как вы говорите, платят деньги, а у меня есть на кого их тратить. Во-вторых, я в принципе очень люблю работать. В-третьих, когда мне поступают предложения, я начинаю их раскладывать по рубрикам: сценарий, роль, режиссер, время съемок, место съемок, деньги┘ Потом пытаюсь сложить этот пазл. Бывает, что ошибаюсь┘ Есть целая цепь умозаключений, которая приводит к следующему результату: здесь я снимаюсь два дня за большие деньги, там — бесплатно, потому что это — дебют, короткометражка┘ Из двух одинаковых — тот, потому что в Москве, а этот — потому что режиссера люблю. Ну а этот — мало кто увидит, но такого я еще не играл.
— Бесплатно в дебюте — чтобы помочь человеку?
— Познакомиться с ним и понять, кто приходит в эту индустрию и кто будет работать в этой индустрии через десять лет, когда я, скорее всего, смогу претендовать только на роли масштаба трех съемочных дней в месяц.
— Забота о будущем?
— Конечно! Это называется «инвестиция в любовь».
— На большой экран выходит «Нелегал» Бориса Фрумина, который обещают показать и по телевизору. К какой категории вы относите это кино?
— Там есть какие-то упущения по сюжетной линии, но картина очень настроенческая, атмосферная. Проблема в том, что история не очень понятна. Но поскольку главная тема — абсолютная бестолковщина, беспросветная глупость эпохи семидесятых, то и сюжет подчеркнуто глуп и идиотичен, сколь абсурдна была жизнь. Он, кстати, вышел на DVD.
— А сейчас вы параллельно снимаетесь сразу у троих самых коммерческих режиссеров: у Алексея Балабанова («Груз-200»), у Валерия Тодоровского («Тиски») и у Андрона Кончаловского — играете специалиста по моде в фильме «Глянец»┘
— Наконец-то я дорос до серьезных ролей — яркий, крашеный блондин с перстнем, с сигарой!
— Леша, вы бы хотели, чтобы ваши трое детей смотрели какое кино?
— Я хотел бы, чтобы они вообще смотрели кино. Я хотел бы, чтобы оно существовало. А оно в девяностые вообще перестало существовать из-за отсутствия денег.
— За те десять лет «несуществования» кинематографа в России, о которых вы говорили, между прочим, была снята «Патриотическая комедия»┘
— «Патриотическая комедия» не вышла на экраны страны. В магазине DVD вы ее не найдете. У меня есть картины, которых вы вообще нигде не найдете. Есть такая французская картина «Ты - Иван, я - Абрам», она получила Гран-при Московского международного кинофестиваля. В ней снимались такие чудесные артисты, как Янковский, Гердт, Калягин, Вова Машков и ваш покорный слуга. Этой картины нет вообще, она не закуплена ни телевидением, ни прокатом — никем. Есть венгерская картина «Больше Вита», в которой снимались замечательный Игорь Черневич и ваш покорный слуга вместе с венгерскими и английскими артистами. Она получила Гран-при международного конкурса «Кинотавр» (когда он еще там был). Где эта картина в России?
— Значит, умный режиссер кино снимает, чтобы заработать деньги на следующую картину? А как же быть с экзистенциальным вопросом?
— Экзистенциальный вопрос решается очень просто: бумага, карандаш — пиши; полотно, краски — рисуй; нотная бумага, инструмент — пиши музыку; в кино, где фигурируют большие деньги, если ты хочешь снимать на тридцать пять миллиметров на «Кодак», ты должен понимать: если ты сам себе эту пленку не купишь, то должен учитывать, что деньги, за которые тебе покупают эту пленку, чужие.
— А как насчет «воспитать публику»┘
— Что значит — воспитать? Мы собственных детей воспитать не можем. «Не хирургия! Никто не умрет!». Каким образом? Предложить продукт, который никто не пойдет смотреть? Существуют литература, музыка, балет, живопись — виды искусств, которые так же, как все остальное, превратились в товар. Тем не менее они существуют. Они подняли зрителя? Имеем мы в 2006 году население, которое хочет читать исключительно Толстого, Достоевского и Ремарка и не хочет читать Маринину, Донцову и иже с ними?
— Нет, мы такого населения не имеем. Но ведь такие вещи происходят путем эволюции, а не революции!
— Две тысячи лет назад была предложена система ценностей┘ И что? Ну, конечно. Две тысячи лет — не срок!
— Складывается ощущение, что вы: а) не любите кинематограф, б) не любите зрителя.
— Я: а) люблю кинематограф, б) очень люблю зрителя. Я люблю людей в принципе и не считаю необходимым человеку, вышедшему из литейного цеха после восьмичасовой смены, предлагать киноконструкцию, которую он не готов, не способен воспринимать, да ему это и не нужно! Я хочу сделать так, чтобы он смог посмотреть кино, от которого получил бы удовольствие, отдохновение, над вымыслом слезами бы облился. Вот и все.
— После семи лет в театре Табакова вы из театра ушли┘
— Потому что это перестало мне быть интересным. Вот работа в студии была очень важна. Когда открылся театр, средний возраст артистов этого театра был двадцать три года — огромная энергия покорения. В такой театр зрители должны ломать двери. Если театр открывается в таком возрасте, он должен предлагать какую-то принципиально революционную конструкцию. Этот театр не предложил ничего. Он благополучно превратился в один из московских театров. Я с этим согласиться не мог, поэтому ушел.
— Вы боролись или это произошло вдруг?
— Бороться с Учителем? Я исполнен уважения к Олегу Павловичу за то, что он мне дал в этой жизни. Он сделал меня артистом.
— У вас был тогда опыт работы в другом театре?
— Я играл «Федру» на Таганке в постановке Виктюка. Та работа была для меня действительно важнее, чем то, что я демонстрировал на сцене театра Табакова.
— Вам нравится спектакль «Чайка», в котором вы играете?
— Если бы он мне не нравился совсем, я бы в нем не играл.
— Почему Кончаловский позвал именно вас на роль Тригорина?
— Чудесная нечаянная радость. Андрей Сергеевич Кончаловский вдруг все-таки решил посмотреть картину своего сына под названием «Антикиллер», в которой я играю террориста Ужаха. И в этот же вечер он позвонил мне и сказал: «Я хотел бы, чтобы вы сыграли у меня Тригорина».
— Что вам не нравится в «Чайке»?
— Мне не нравится, что она идет раз в месяц. Это — по существу, потому что в таком режиме она не может быть настоящей. Мне не нравится кинематографичность этого спектакля. И она же мне нравится. Я не смогу вам объяснить всего. Поскольку я-актер и я-зритель видим этот спектакль по-разному┘ Мне в театре тяжело существовать, потому что самое сложное место в спектакле для меня — это поклоны. Я не могу понять, почему я должен выходить на поклоны и почему я должен кланяться, чего я, собственно говоря, не делаю. Выхожу, стою, пережидаю. При этом испытываю чудовищные муки стеснения. Я ненавижу, когда на меня смотрят. Во время спектакля я занят партнерами, и зрительный зал меня не интересует совсем. Все то, что пишут замечательные театральные умы по поводу «настроиться на зрителя», я понять этого не могу и считаю, что все это — великое, наивное позерство.
Контакт с партнером. И мои собственные темы, которые я решаю на сцене. На сцене всегда есть чем заниматься. Залом вообще заниматься не надо.
— В начале девяностых, уйдя из театра, когда кино, судя по вашим словам, в России не было, чем вы занимались?
— Снимался в иностранных картинах. Тогда было очень выгодно снимать на этой территории, поскольку все было очень дешево. Я снимался у иностранцев и здесь, и за границей. На «Больше Вита» я три месяца сидел в Венгрии, на «Эскадроне» — в Польше месяца два, в Японии месяц сидел — японская картина «Сны о России» была, конечно, бесконечной авантюрой. Там снимался Олег Янковский в главной роли, им нужны были русские матросы, и он сказал своему сыну Филиппу: «Набери ребят!». Филипп позвонил мне.
— Как переносите разлуку с родиной?
— Тяжело. Раньше я был очень легок на подъем, легко мог улететь куда угодно. А сейчас — никакого желания. Даже если меня зовут куда-то на фестивали — в Италию, в Америку, еще куда-то — не езжу.
— Вы помните свой первый фестиваль, первый приз?
— Не помню!
— Вы настолько неамбициозны?
— Совсем! Я - абсолютно антиспортивный человек. Много занимался спортом, но никогда не мог понять желания быть первым. Никогда! Вся эта соревновательность мне не понятна вообще.
— Вы режиссером стать не собираетесь?
— Думаю, что в любом случае мой многолетний опыт существования в этой профессии я как-то буду использовать. Будет ли это режиссура или продюсерство — я пока не знаю┘
— А преподавание?
— Преподавание — вряд ли. Хотя зарекаться не буду, потому что это тоже очень интересный процесс. Но думаю, что буду стесняться.
— Вам сколько лет по самоощущению?
— Мне сорок два года, и я в полной мере соответствую этому возрасту. Но сам вопрос некорректен, потому что возраст — не статичная категория. Ты проснулся утром и вдруг почувствовал себя восемнадцатилетним мальчишкой. Или вечером пришел домой и вдруг почувствовал себя семидесятилетним стариком. В течение дня человек может менять свой возраст бесконечно. Запахло весной — и хочется пускать кораблики, опустить в ручеек щепку и посмотреть, как она поплывет. Совершенно тринадцатилетнее существование┘
— Значит, вам все-таки свойственна женская черта — сентиментальность┘
— Сентиментален я бесконечно!
— Можете вспомнить кино, которое вызвало слезы?
— «Жизнь прекрасна!». Я полкартины хохотал до слез, а потом полкартины рыдал.
