В театре «Эрмитаж» разобрались в сущности любви
Известно, что первая постановка футуристической трагедии «Владимир Маяковский» вызвала настоящий скандал. В 1913 году публика хохотала и бесновалась, увидев на сцене какой-то эпатажный морок, вереницу немыслимых «чудищ», одно краше другого: Старика с черными сухими кошками, Человека с двумя поцелуями, Человека без уха и прочих. Особенно злорадное веселье вызвали почему-то женщины со «слезой», «слезинкой» и «слезищей», метавшие их под ноги поэту в знак сочувствия. Представление объявили «спектаклем душевнобольных», а самих актеров, среди которых был и Маяковский, — «людьми наглыми». Правда, наиболее проницательные критики разглядели за этим бедламом лирическую «монодраму», а в странных персонажах — «сны человеческой души, одинокой, забытой, затравленной». И все-таки надо признать: сто лет назад все это было непривычно.Нынешняя публика на спектакле Михаила Левитина «О сущности любви» не удивляется уже ничему. За прошедшее столетие она видела в театре все — не только голых женщин, но и женщин с начисто содранной кожей, как говорил булгаковский Азазелло. Что уж говорить о ставших хрестоматийными персонажах Маяковского. «С кошками так с кошками» — и зрители внимательно разглядывают исступленного господина с землистым лицом и «ирокезом», у которого с пальто действительно свисает шкурка зеленоглазой черной кошки. «Без уха так без уха» — вместо него у актера марлевая повязка, как у обез-умевшего Ван Гога. «С поцелуями так с поцелуями» — и Арсений Ковальский сделает из монолога своего «неловкого человека», пораженного забытой лаской, пронзительный эксцентрический номер. Даже появление самого поэта вряд ли вызвало бы изумление в зале. Да хоть десяток! К счастью, у режиссера хватило вкуса не выводить на сцену ни одного. Монологи от автора на разрыв аорты читает Владимир Шульга. В общем, что и говорить, актеры левитинского театра владеют искусством эдакой азартной сценической эквилибристики, синтезом слова, ритма, пластики. А здесь еще прибавился и драматический вокал. Три песни на слова Маяковского и музыку Владимира Дашкевича в исполнении Ольги Левитиной, Кати Тенета и Ирины Богдановой прозвучали удивительно остро и исповедально. И все-таки проблема восприятия поэтики Маяковского в спектакле возникает. Почему? Трудно ответить однозначно. Может, дело в том, что открытая лирика и пафосность сегодня уже не зацепляют зрительный зал, а футуристическая образность выглядит просто наивной? Или причина в некоторой монотонности действия? Эксплуатации приема трагического балагана?.. Обидно, что режиссер, найдя поначалу современный подход к материалу, потом от него отказался. А ведь стержнем композиции должна была стать сама личность Маяковского, трагическая несовместимость со временем. Недаром, кроме пьесы, отрывков из поэм и любовной лирики, в действие введены реальные документы и мемуары о последних днях поэта и роковом выстреле. Казалось бы, это уже хорошо известно, на все лады давно перепето, а вот, поди ж ты, по-настоящему хватает за душу и запоминается. Вроде сцены в прологе. Тут два человекоподобных следователя с каменными задами и бесстрастными лицами в одинаковых серых костюмах скучными голосами зачитывают протоколы осмотра тела, свидетельские показания и донесения осведомителей. А на первом плане как неотменимый вещдок эпохи висит рубашка поэта с крошечным пулевым отверстием в области сердца. Тусклый электрический свет, кафкианский ужас происходящего, абсурдистский и безликий. ..
