Долгожданное начало полноценной жизни в реконструированном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко оказалось с формальной стороны немножко расплывчатым. Вроде бы официально театр открылся в сентябре — но еще в прошлом сезоне в том же здании на Дмитровке (правда, в Малом зале) показывали свежие премьеры. Та же легкая расплывчатость и с подоспевшей, наконец, первой оперной премьерой на большой сцене театра — «Травиатой» Верди (первый спектакль пройдет 25 ноября). Вроде бы да, премьера; но на самом деле спектакль родился уже давно, и театр его уже показывал в период своего бездомовья — но не в Москве. Так что столичная публика в результате оказывается в выигрыше, получив, во-первых, все-таки премьеру (торжественность которой усугубляется теперь уж настоящей, рабочей «инаугурацией» обновленной оперной площадки), а во-вторых — спектакль не с пылу с жару, а достаточно отработанный, чтобы идти ровно и без единой накладки.

Для музыкальной стороны дела это весьма важно; хоть все красоты «Травиаты» общеизвестны, они не становятся от этого менее требовательными по отношению к исполнителям. Тем более что музыкальным руководителем постановки является молодой и темпераментный Феликс Коробов, который вполне способен на то, чтобы вытянуть из вердиевской партитуры не только поверхностное обаяние, но и энергичность, пронзительную оголенность чувств и подлинную драму. Если говорить о певцах, то в «Травиате» театр довольно смело выставляет не только свои проверенные кадры, но и новые имена, которыми труппа обзавелась за последние годы.

В первом составе Виолетту поет самая известная из звезд Музтеатра — Хибла Герзмава. Во втором ее сменяет начинающая прима Валерия Зайцева. Альфредов даже четверо: уже успевшие себя зарекомендовать Сергей Балашов, Михаил Урусов и Алексей Кудря, а также Чингис Аюшеев, для которого это вообще едва ли не первая серьезная оперная работа. Жермоны-старшие — Анатолий Лошак, Владимир Поликанин плюс опять же недавно дебютировавший в «Стасике» Алексей Шишляев.

Поставил «Травиату» Александр Титель, который на этот раз решил не переносить действие оперы в какую-то однозначно угадываемую эпоху. История любви смертельно больной куртизанки разыгрывается скорее во вневременном пространстве; костюмы героев с равной степенью приблизительности могут обозначать и конец XIX века, и 1900-е, и 1920-е, и что-нибудь попозже. На них, в сущности, приметы эпохи в визуальном ряду и заканчиваются — декорации практически ничего узнаваемо-бытового не изображают. Сценограф Владимир Арефьев, придумавший чудную и реалистичную бамбуковую рощу для “Cosi fan Tutte”, для вердиевской оперы создал декорации более абстрактные, но и более эффектные, на грани самостоятельного арт-объекта — на сцене стоят огромные прозрачные колбы, в которых невидимая воздушная струя производит вихрь из ярко окрашенных перьев. Надо думать, это аллюзия на самозабвенный выкрик Виолетты из первого акта “Di volutta nei vortici perire!” — «Погибнуть в водоворотах сладострастия!».