«Мисс Жюли» Августа Стриндберга. Театр на Малой Бронной
За день до премьеры в Театре на Малой Бронной (совместная постановка с продюсерским центром Андрея Кончаловского) спектакля «Мисс Жюли» по драме Августа Стриндберга на глаза попалось интервью Кончаловского, режиссера спектакля, газете «Аргументы и факты». Вдоволь порассуждав о весьма серьезных проблемах, под занавес известный режиссер позволил себе несколько фраз о театре, коим он сейчас плодотворно занимается. Пафос высказываний — защита театральных эмоций от разума: «Зрителю не надо ни о чем задумываться. …В театре надо чувствовать. Как только появляются мысли, это уже не театр — это анатомичка».Спорно, однако. Но в постановке «Мисс Жюли» Кончаловский четко следовал в означенном направлении. Причем всяческая мысль была изъята не только у зрителя, но, кажется, и у самого режиссера вкупе с актерским трио. Вот с критиками — беда. Не только чувствовать, но и главным образом размышлять — это их профессия. И сразу же натыкаешься на первый и весьма массивный камень преткновения. Как режиссер с таким богатейшим интеллектуальным и практическим багажом не осознал, что на этой конкретной пьесе Стриндберга с одним «чувством» далеко не уедешь? Классик «новой драмы» минувшей эпохи здесь отнюдь не импрессионист, но скорее дидактик и мыслитель. Во «Фрекен Жюли» ему важны не столько сами поступки героев, сколько их причины и следствия, которые он многословно и порой навязчиво объясняет. Не поняв всего этого, рискуешь получить даже не «общее место», а продукт мыловаренного производства — в красивой упаковке, но весьма дешевый.
Упаковка, кстати, и впрямь неплоха. Художник Любовь Скорина словно бы выстроила натурный павильон для киносъемки. Выкрашенная в белый цвет чистенькая кухня графского дома, начищенные до зеркального блеска медные кувшины, тазы и прочая утварь. За окном — буйство сада с цветущей сиренью, закатами-рассветами, соловьиными трелями. Фольклорные скандинавские песнопения, костюмы Владислава Репина прямо говорят о том, что время и место действия никак не трансформируются, но все происходит согласно авторским ремаркам. Модернизирован лишь перевод, ставший более жестким и грубоватым, украсившийся ненормативной лексикой и кровавыми оборотами.
Внутри же этой упаковки вместо ароматного кусочка мыла можно обнаружить лишь горсточку крошек —неизвестно от чего и непонятно как туда попавших. Какой-либо логики в поведении персонажей, исходя из спектакля Кончаловского, обнаружить невозможно. Логика же собственно Стриндберга оставлена, по выражению режиссера, «в читальном зале». То же интервью Кончаловский завершает фразой: «В театр вы приходите для того, чтобы быть детьми». Ясно, что последнее слово следует понимать отнюдь не буквально. Но опять же наивно-детское восприятие вряд ли уместно на этом действе.
Вот «за кадром» звучит игриво-эротический смех, и тут же на сцену является кухарка Кристина (Дарья Грачева), эпатируя публику роскошным обнаженным бюстом и не торопясь привести туалет в порядок. Вслед за ней, застегивая штаны, шествует лакей Жан (Алексей Гришин) с довольной ухмылкой на сытом личике. Понятное дело, что за кулисами они не картошку чистили, да и скрывать свои отношения не намерены. Почему же в таком случае потом эта парочка в данном конкретном спектакле так ополчилась на предавшуюся тем же утехам Жюли (Юлия Высоцкая), непонятно. Из-за ее «высокого» положения графской дочери? Так вольно ж нам разбираться в лакейской иерархии.
Фрекен Жюли, ставшую у Кончаловского «мисс», в пьесе то и дело называют «странной». Но странность странности рознь. Роковой надлом героинь минувшей эпохи — совсем не то, что комичные истерики дурно воспитанной девчонки в исполнении Высоцкой. Румяная и здоровая, в цветочном венке она впархивает на сцену из сада, как будто из чеховской «Чайки», где играет Нину Заречную. 25 лет уже, а по поведению — не больше двенадцати. «Дрянная девчонка» то задерет юбку, то усядется Жану на колени, то вдруг залепит ему пощечину, то пустится в длинные рассуждения, которые здесь кажутся всего лишь вставным номером. Какое уж тут фрейдистско-мазохистское влечение «пасть» как можно ниже? Так, затянувшаяся детская игра без правил.
Когда же в результате между Жаном и Жюли случится «это», на сцене наступает полный актерско-режиссерский беспредел. Кристина — Грачева, наконец-то застегнувшаяся на все пуговицы и облачившаяся в строгий костюм, примется изображать строгую ревнительницу всеобщей нравственности. Жан — Гришин, неуверенно пофантазировав об открытии собственного «дела», все время будет порываться уйти спать (причем в гордом одиночестве). А вот Жюли —Высоцкая пускается по воле волн без руля и ветрил. Она тихо плачет и бьется в истерике, кричит, рычит и визжит, бегает по сцене, падает заламывая руки, грубо пристает к Жану и униженно просит о помощи. Помощь ей точно не помешала бы, но только режиссерская. Ее-то и не дали.
Андрей Кончаловский более увлекся декоративно-эпатажными постановочными трюками. Чего стоит хотя бы убиение чижика? Трепещущую птичку Жан — Гришин достал из клетки и тут же разделал на кухонной доске, а Жюли не преминула картинным жестом вымазать свое лицо в птичьей крови. Ясное дело, публика от спектакля тут же дистанцировалась и загомонила на тему: был ли то виртуозный иллюзион или несчастной птичке и впрямь оттяпали голову? Не забыты режиссером оказались и изначальные эротические мотивы. Продемонстрировав выдающийся бюст Кристины — Грачевой, ближе к финалу режиссер руками Жана оголил филейную часть Жюли — Высоцкой, склоненной в известной позе над кухонным столом. Ну и так далее, стоит ли продолжать?
Результат? Весьма средний. На сцене Малой Бронной появился достаточно проходной спектакль, намеренно лишенный мысли и ненамеренно чувства. С невнятной режиссурой и таким же актерским исполнением. Привлекут ли публику известные имена, коих на самом деле только два — самого Кончаловского и его супруги Юлии Высоцкой. Вряд ли. По крайней мере, даже на премьере особого столпотворения зрителей не наблюдалось.
