Бог умер? Или все-таки есть.
Те, кто явился на «Бога» в расчете на чинную проповедь и совместное бдение, смущены карна-вальностыо зрелища. Те, кто прибежал «на Шамирова», известного своими «экстремальными» шоу в антрепризе Э. Мамедова, тоже выглядят огорошенными. В скепсисе и самоиронии, с которой играют актеры, зрители угадывают некий серьез, но не понимают посыла. Скованы, кажется, и те и эти — даже когда в антракте их угощают вином в маленьких глиняных плошках. А если учесть, что спектакль настроен на живое общение с залом, нуждается в естественных эмоциональных реакциях и пытается сохранить свою принципиальную импровизационность, то тут и выясняется, как закованы в броню и внутренне не свободны все мы. Увы, «проверку на вшивость» сегодня не проходит почти никто. Даже театр. И об этом спектакль Шамирова.
Сюжет намеренно путаный и почти водевильный. Хотя довольно забавные условия игры становятся скоро понятными. В двух словах — театр в театре и о театре. Герои спектакля — актеры древнегреческого театра. А может, и не древнегреческого, и не театра. Может, тут снимают фильм по древнегреческим, извините за выражение, мотивам? Герои не скрывают, что ряженые; Намекают, что и не греки вовсе. Говорят современным и даже очень современным языком. Озабочены, правда, вечным театральным вопросом всех вре мен и народов — успехом. И за ценой, естественно, не постоят. «Актеры» готовят спектакль к некоему древнегреческому фестивалю, где намерены победить. «Актеры» мучаются и страдают несовершенством, то братаются, то обвиняют друг друга во всех смертных грехах и никак не при
думают эффектную концовку к спектаклю, которая должна покорить мир. Вокруг этого уж кем только не осмеянного «быть или не быть» и вертится сюжет, а параллельно, как водится, ломаются судьбы. «Бог» тут, если хотите, — «идея» или «душа» — в применении к искусству. Бога тут ищут, о нем втайне мечтают. А искусство тем временем, увы, вырождается. Естественно, наше, а не древнегреческое. Не будь сюжет аллюзионен, не стоило бы и заводиться. Однако рвать на себе волосы по поводу того, что «Бог умер, и теперь каждый сам по себе», Шамиров не намерен. Он лишь констатирует — и весьма остроумно — эту грустную истину. Пафос, истерика, исповедь, покаяние — все это ему претит. Однако, похоже, его все же волнует то, что замечено в другом замечательном тексте: «В зыбкую эпоху внушает страх все абсолютное и самобытное: вот почему для нас невыносимы как настоящая шутка, так и настоящая серьезность, как настоящая добродетель, так и настоящее злодейство. Характер времени сшит из разных лоскутков и заштопан, как шутовской наряд, но хуже всего то, что шута в таком наряде принимают всерьез» (Бонавентура).
С ощущением зыбкости современной эпохи и сделан этот спектакль. В безгеройное время, каковое мы проживаем, время, не способное родить ни шедевры, ни гениев, нам остается смеяться — как счастливым нищим. Что, собственно, и предлагает Шамиров. Может быть, так, смеясь, мы наконец расстанемся и с нашим странным прошлым, и странным настоящим. Спектакль не идеален в тех рамках игры, которые сам себе выбрал. Но он идеен, что сегодня уже много. Интонация, с которой рассуждают и ерничают в спектакле Шамирова о «жизни в искусстве», о «работе актера над собой», о «сверхзадаче» и т. д. и т. п., абсолютно беззлобна. Она резонерская, но не мизантропическая. Отсутствием агрессии, видимо, и располагает к себе. А поскольку шутить над идеалами и кумирами, сердечными ранами и «тоской по труду» начинают с себя,
хохоча над собой, то у команды «Бога» есть, по-моему, шанс быть услышанной. Тем более, что команда эта (художник А. Кондратьев, художник по костюмам А. Климов; актеры Александр Яцко, Гоша Куценко, Валерий Яременко, Яна Львова, Павел Савинков и Нина Коновалова) явно слаженна и явно хорошо понимает, в какую сложную (даже чисто технически) игру ввязалась.
Однако Аллен — не Шамиров, и Шамиров — не Аллен. Их сходство исчерпывается тем, что Аллен обожает играть в собственных фильмах главные роли. И Шамиров, следуя рецепту Аллена, тоже играет в своем спектакле главную роль — тем более, что это роль Автора и Режиссера. (Заметим в скобках, что ученик М. Захарова делает это блестяще и уже демонстрировал оригинальный актерский дар, сыграв несколько лет назад Треплева в «Чайке» И. Райхельгауза и переиграв самого Гришковца в «Городе» Гришковца на сцене Школы современной пьесы.) Текст «Бога» Аллена и «Бога» Шамирова отличаются так же, как русское «интеллигент» от американского «интеллектуал». Вуди Аллен, известный киношутник и зануда в образе вечного «мальчика для битья», любит щекотать Голливуд своими рефлексиями. Хотя, на мой взгляд, никогда не выходит за рамки дозволенного, отчего и выглядит порой слащаво и даже самодовольно. Виктор Шамиров, по-моему, не склонен к саморекламе и самодовольству, хотя бы потому, что уже испытал и успех (спектакль «Дон Жуан» А. К. Толстого, Театр Российской Армии), и неуспех («Маскарад», Театр имени К. С. Станиславского), и шумный провал («Трактирщица», антреприза Э. Мамедова), и даже забвение критики. Ему теперь ничего не страшно, что и заставляет ждать от него в будущем еще каких-нибудь неожиданностей. «Бог» намекает и на это.
«Бог» Аллена для Шамирова — лишь каркас сюжета. Поверх чужой канвы режиссер пишет собственный текст, изобилующий нашими театральными и социальными реалиями. Текст явно рожден «по ходу дела», в гворческом процессе с актерами. Тем и хорош, и даже актуален. «Так про что тут все-таки играют?» — спросит окончательно замороченный древнегреческими актерами Шамирова зритель. Зритель, отхлебните винца из глиняной плошки и снимите очки-велосипед. Играют про нас и про наш театр, который болен и которому пора выздоравливать. Шамиров не предлагает лекарства. Но довольно точно ставит диагноз, пытаясь театрализовать (т.е. представить в театре) тот этический и эстетический хаос, в котором мы сегодня барахтаемся.
Бог, конечно, у каждого свой. Как и «Бог». Этот спектакль, может быть, и не для каждого, а для «своих»."Домашний — так и помечено в программке, Но это не капустник. Даже случайный театрал, забредший «Под крышу», способен «догнать» мысль режиссера. И осознать Проблему.