Самым модным спектаклем нынешнего театрального сезона обещает стать пьеса классика Островского «Последняя жертва». Ее репетируют одновременно в трех ведущих театрах — Малом, «Ленкоме» и МХАТе им. Чехова. И нечего тут удивляться актуальности темы или ругать моду на нафталин. Во-первых, Островский — это то, что надо про русских (как старых, так и новых) сегодня. А во-вторых, куда ни посмотри — кругом одни жертвы: жертвы властей, террористов, городских служб, не расчищающих дороги. И каждая претендует на то, чтобы быть последней.
Но┘ Факт остается фактом: «Последней жертвой» № 1 будет мхатовская. Режиссер Юрий Еремин с компанией артистов уже перебрался из репетиционного зала на сцену. Премьера назначена на середину декабря. За жертвоприношением в Камергерском переулке несколько дней наблюдал обозреватель «МК».

Снег. Метель, вьюга завывает за окном. А женский пальчик с острым ноготком выводит на замерзшем стекле две буквы «В. Д.». Ах! Кто же это? Не одно женское сердце учащенно бьется при взгляде на инициалы, за которыми скрывается игрок, мот и демонический мужчина Вадим Дульчин. От него млеет и молодая вдова Юлия Тугина, и экзальтированная барышня Ирина, она же Ирэн. Каждая мечтает составить с ним счастье, а он проигрывает состояние одной и подбирается к наследству другой. В общем, любовь, деньги, обольстители, свахи, обманщики — все смешалось в белом, заиндевелом пространстве сцены.


Зачем ты платишь за меня, зачем?

На сцене расстановка любовных сил такова: Зудина (Юлия) — Колесников (Дульчин), Колесников — Юрская (Ирэн) и, наконец, Зудина-Табаков (Флор Федулыч)
Флор Федулыч — богатый купец, с претензией, потому что покупает картины, знает счет деньгам и дамам.
 — Позвольте, позвольте-с! В этом мы не ошибаемся, на том стоим: очаровательность женскую понимаем. Домик-то так после смерти супруга и не отделывали?
Взгляд Лукавый, манеры обходительные. Табаков и Зудина во второй раз выступают на сцене парой, любовь которой созреет только в финале. Первый их альянс был замечен в «Сублимации любви», и вот теперь — «Жертва». Сублимируют ли они семейный опыт на сцену?
Марина Зудина: — Во-первых, я не люблю и не хочу выставлять напоказ личное. А во-вторых, для меня важны партнер и предлагаемые обстоятельства. А личная жизнь с Олегом Павловичем┘ и не помогает, и не мешает.
 — Тяжело играть с женой?
Олег Табаков: — Она лирическая героиня, а героини — народ непредсказуемый. Шлея под хвост может попасть, приходиться считаться. А я человек такой — у меня нервы как у бегемота. Но, может, это я так придуриваюсь, виду не показываю.

Пока же Олег Павлович показывает, а точнее, демонстрирует свой подход к молодой вдове, которая любит мота и беспутника.
Дульчин (целуя руки Юлии). Юлия, голубушка, попроси, спаси меня!
Юлия. Много ли тебе нужно?
Дульчин. Я должен около пяти тысяч, а ты проси уж больше, проси шесть. Нужно заплатить за квартиру.
Юлия. За квартиру заплачено.
Дульчин. Я и не знал. Надо расчесться с извозчиком за коляску за два месяца.
Юлия. Я заплатила.
Дульчин. Юлия, зачем ты платишь за меня зачем?
Многие женщины, услышав это, вздохнут. Были же женщины на Руси: и коня на скаку, и полное содержание обеспечат. Интересно, что думают артисты по этому поводу? Вот, скажем, повлияла ли эмансипация на щедрость русской женщины и готова ли она в XXI веке взять любимого на содержание?
Марина Зудина: — Я уверена: для русских женщин понятие «ради мужчины» остается неизменным. Она способна на все, на любые жертвы.


Любовь — дело производственное

Вообще, судя по тому, что задумал режиссер Еремин, нас ждет нечто комедийно-акварельно-техническое. Из лета действие перенесено в зиму, чтобы любовь не имела лениво-дачного налета, а горела, как щеки на морозе. Боле того, лирической истории придал характер сугубо производственный. Во всяком случае, события разворачиваются как будто на фабрике.
 — Почему? Что за вольности в обращении с материалом?
 — Мы сделали, только поймите меня правильно, как бы производственную пьесу. Нам хотелось, чтобы эти деятельные купцы были постоянно заняты делом. Поэтому действие перенесли ближе к фабрике. Когда я изучал материалы, то выяснилось, что на ткацких фабриках Морозова прямо за стеклами были свои кабинетики. С одной стороны, они вели дела, заключали договоры, а с другой — присматривали за хозяйством.
Сцена больше напоминает один большой кинопавильон, внутри которого такие небольшие павильоны. И в каждом своя жизнь.


Разобью я эту парочку

Например, сугубо деловая: ты - мне, я - тебе. Флор Федулыч за конторкой с озабоченным видом что-то говорит по телефону. Чуть в стороне «заряжается» сваха Глафира Фирсовна (Ольга Барнет). Вошла — шляпа грибом, пальто мешком. Уселась визави Табакова, копается в сумке. Достает┘ ну, конечно же, компромат.
Глафира Фирсовна. Вы уж не мешайте только мне, а уж я похлопочу; разобью я эту парочку.
Флор Федулыч. В таком случае большую благодарность получите.
Глафира Фирсовна. Да разве я из благодарности? Жалеючи ее (Юлию — М. Р. ) делается. Конечно, я - человек бедный; вот, бог даст, зима настанет, в люди показаться не в чем.
Флор Федулыч. Шуба за мной-с, хорошая шуба.
Эту сцену с копанием в сумке, намеками на матвознаграждение повторяют раз восемнадцать. И все ради того, чтобы найти детали для образов и отношений. Вот Барнет, кажется, ничего не сделала, просто на посулах шубы начала нервно грызть ногти. И эта незначительная краска, в добавление к другим, внесла в действие комического. Хотя актрисе сейчас явно не до смешного.
Ольга Барнет: — Самое сложное сейчас для меня — переходы от одной игры к другой. Ведь Глафира все время прикидывается: то божьим одуванчиком, то Кабанихой, то праведницей. Но кто-то про нее очень правильно сказал, что Глафира — это Яго. А вот Яго у меня пока не получается: у меня нет коварства, которое необходимо взращивать. У меня его вообще в природе нет.
 — А приходилось в жизни играть роль свахи?
 — Нет, нет┘ Дальше слов «надо бы вас познакомить» дело не шло.
 — А вы любите деньги так же, как и Глафира?
 — Видимо, так же, потому что ни у меня, ни у нее их нет. На самом деле у меня нет истерии по поводу денег, хотя сейчас трудно, конечно.


Жертва в поисках арифмометра

Берутся на следующую сцену, и к Флору Федулычу является племянник Лавр Мироныч (Валерий Хлевинский) с дочкой Ириной. На Хлевинском роскошная шуба с огромным меховым воротником.
 — Между прочим, это шуба Бориса Ливанова, — шепчет мне помреж Татьяна Межина. Она подсказывает текст, следит, чтобы был полный набор реквизита, и по ходу дела комментирует: — Мы шубу из запасников взяли, кажется, из спектакля «Булычов и другие». А вот одну вещь, с ног сбились, найти не можем — арифмометр. Пустяковая вещь — на ней Флор Федулыч доходы и долги считает, а нигде нет. До чего дошли — кругом компьютеры.
Правда, компьютеры в «Жертве» не используются. Единственная техника, которую зарядят во МХАТе, будет синематограф.
 — А теперь новинка нашего электротеатра: «Молчи, грусть, молчи!» — объявит человек в униформе, и это не ради красивого словца. Во время антракта театралам действительно предложат немое кино: хочешь — смотри на чужую «Грусть», хочешь — отправляйся в буфет бутерброды кушать. Впрочем, экран используется и еще несколько раз, и он, по замыслу режиссера, несет большую эмоциональную нагрузку. Еще бы, речь-то идет о любви! Причем о поздней! У Табакова, можно сказать, лебединая песня, «Перед заходом солнца».


Она давно кипит в груди моей

А вот что ни на есть любовная сцена — в купеческом клубе. Дульчин и Ирина. Девушка с манерами декадентки, смотрит на возлюбленного как кролик на удава. «Удав» явно не расположен.
 — Но отчего? (Умоляющий взгляд, ломает руки.)
Дульчин. Да оттого, что я все испытал в этой жизни, и все надоело; одного только я не испытал и, вероятно, никогда не испытаю.
Ирина. Чего же это?
Дульчин. Не скажу я вам! Не обо всем можно говорить с барышней┘ А начни я говорить, вы застыдитесь и убежите.
Ирина. О нет, вы меня не знаете.
Дульчин. Ну, извольте, я не испытал страстной любви.
Ирина. Страстной?
В диалог врывается режиссер Еремин. 
 — Она начиталась романов. Она представляет страсть по книжкам и поэтому «жмет».
В этот момент трудно найти на площадке более страстного и горячего человека, чем режиссер Еремин. Он проигрывает реплики и за игрока Дульчина, и за юную вздыхательницу.
 — Повторили еще раз.
Ирина. Вадим!
Дульчин. Что угодно?
Ирина. Она здесь, она давно кипит в груди моей.
Дульчин. Неужели?
Ирина. Да, бешеная, африканская страсть┘ поверь мне.
Дульчин. Верю, но┘
Ирина. Зачем «но»! да никакой жертвы, никаких даже препятствий! Зачем же мне сдерживать свою страсть, милый Вадим! Ты ведь мой?
Ну действительно — молчи, грусть, молчи.
 — Как надо играть сегодня Островского? — спрашиваю я режиссера. — Чтобы африканские страсти не смотрелись дурным водевилем или академическим нафталином?
 — Жирно, сочно, с утробными голосами? Нет. Мы хотим взглянуть на эту историю как на абсолютно человеческую. Она — про нас, это мы могли оказаться там. Как ни странно, здесь присутствует сюжет и «Евгения Онегина»: старый Гремин, молодая Татьяна, Дульчин — Онегин, хотя он не был таким вертопрахом и игроком.
Мы делаем спектакль о чувствах самых разнообразных: любовь как страсть, любовь как игра, любовь как торг и, наконец, любовь как любовь — чистая. Даже внутреннее название у спектакля — «Последняя любовь». По жанру все как в жизни: возникает некое преступление, которое необходимо остановить. И рядом с этим возникает большое чувство.


Молчи, грусть, молчи!

Итак, дело идет к развязке.
Юлия (буквально у ног благородного купца). От этих денег зависит все мое счастье.
Флор Федулыч. Не верю-с.
Юлия. Это уж последняя жертва, последняя, которую я для него делаю.
Все-таки — любовь или деньги? счастье или кошелек? И почему они так редко соединяются? Как бились люди над этим вопросом при Островском, так бьются и сейчас.
 — Олег Павлович, люди гибнут за металл?
 — Нет. Не только за металл. Как говорится — любовь за деньги не купишь. И скажу тебе, маятник качнулся в нужную сторону: количество профессионалок на Ленинградском шоссе — показатель одной стороны бытия. А вот увеличившееся деторождение говорить про другое.
Финал задуман очень театрально. Огромное пространство. Валит снег — будет три вида снега. Флор Федулыч с возлюбленной Юлией. А в это время на экране┘ Нет, все секреты выдавать нельзя.