Раз в сто лет колесо до Москвы доезжает
У-у, какая фатальная, спасу нет! С белладонновым блеском реклам в темных зрачках. В тысячной чернобурке снежных бульваров: как отборные сибирские шкурки, блещут хребтами аллей Тверской и Страстной. До чего же ей, матушке, к лицу именно лисьи меха: как мы этого только раньше не замечали?
Но до развеселой девятой молодости у нее сверкающих лисьих салопов «автоледи» не водилось лет семьдесят. Стояла себе в очередях старшей инженершей, бледненькая была и потрепанная, как ксерокс «Дара».
А теперь, несомненно, приподнялась. Теперь вьются и плезиры, и прихлебатели: «У ней красота-то в кармане да в сундуках; эту красоту образованные мужчины тоже хорошо понимают».
Но никто не понимает этого лучше самой Москвы: сметка, насмешка, похрустывание морозца и векселей да еще личная оборотистость правят здесь. Ей не везет в любви (любовь в таком инвестиционном климате не водится). Зато везет в игре: у Москвы и чутье, и отменное знание правил.
Такая Москва и есть героиня спектакля «Последняя жертва». Все персонажи — ее крестники. Флор Федулыч Прибытков — очень богатый купец, самый любимый.
Прибыткова сыграл Олег Табаков. Верно, «педагогическая задача» у Олега Павловича та же, что в «Копенгагене», в роли Нильса Бора: фактурно, внятно, со вкусом показать Москве приличного человека.
И именно, именно крестника-наследника «Москвы-на-сундуках»!
«Последняя жертва» в черновиках называлась «Жертва века». Богобоязненная скромница, молодая вдова Юлия Тугина (Марина Зудина) влюблена в «хорошего барина», господина Дульчина (Максим Матвеев, студент Школы-студии МХАТ). Ее состояние незаметно уплывает в карманы «плезира».
И кабы дядюшка-опекун Флор Федулыч с помощью остроглазой тетушки Глафиры Фирсовны (Ольга Барнет) не подвел Дульчину невесту с миллионным якобы приданным, очень предприимчивую Ирень (Дарья Юрская) — быть бы Юлии Павловне обобранной и осмеянной. А так — сплавив векселя «гуманитарных ценностей», проплакавши из-за ширм вечную московскую присказку «Люди говорили — я не верила!» — она отдает руку 60-летнему Флору Федулычу, сохраняя достоинство и обретая сказочный приход-расход.
Человеку в Москве лучше избавиться от иллюзий: он станет сильней.
А Дульчин, арбатский жиголо, и энергичная Ирень, дитя новых времен, шипя от возмущения, озвучат главную истину:
— Но какое вы имели право желать страстной любви?!.. Нет, уж это извините-с. Только люди с большим состоянием могут позволять себе такие фантазии!
Вот и замоскворецкий водевиль с горькой корочкой истины.
То-то Островский стал самым репертуарным классиком: России XXI века он объясняет о ней самой не меньше, чем людям Серебряного века открывал в них Достоевский.
«Москва-купеческая» во МХАТе очень красива! В ней стоит мифологическое «пореформенное время»: ждут на гастроли Аделину Патти (пьеса написана в 1877 году) и поют «ариетку» Вертинского, смотрят стильную «немую фильму» о сиротках-красавицах. Дамы одеты по моде 1900-х. Здесь волнуются о здоровье Папы Римского, потому как «у нас дела не за одной Москвой-рекой, а и за Рейном, и за Темзой». Задают пиры в Купеческом клубе под неусыпным фейс-контролем Швейцара. Лихорадочная деловая жизнь, куражливое и гордое: «В Европе живем!.. За ужином увертюру из Аиды“, потому — вещь новая» — все создает «двойную оптику»: сквозь «ту» пореформенную Москву глядит нынешняя.
Серым, пурпурным, лиловым шелком, серебряной канителью сверкают восхитительные костюмы по эскизам Светланы Калининой. Умная и легкая декорация Валерия Фомина полна деталей. В конторе Флор Федулыча — новое приобретение.
— Недавно купил на выставке-с┘ «Содом-с и Гоморра»! — значительно роняет Прибытков — Табаков. Отходит. Зрителю виден лютый кубистический Пикассо — в затейливом золотом багете толщиной с руку.
Прелесть спектакля — в живой и теплой игре страдающей красавицы Юлии, «эмансипированной декадентки» Ирень и семейной интригантки тетушки Глафиры (жабо набок, ридикюль лезет клочьями: уютный «замоскворецкий» цинизм в новой роли Ольги Барнет не менее убедителен, чем благородство фру Маргарет Бор в «Копенгагене»).
Московский Общедоступный Художественный Театр здесь сначала общедоступный, а затем — художественный. Но спектакль греет — как глоток глинтвейна. А на Святках должен идти особо хорошо.
На заднике вспыхивают старые фотографии: Сивцев Вражек с ампиром, газовые фонари в саду «Эрмитаж». Замоскворечье — громады фабричных труб. Над легкими ширмами комнат висят исполинские колеса на шкивах. Здесь — суть: конечно, это и колесо Фортуны, и колесо рулетки, и колесо паровоза, столь близкое русской женщине. И природное колесо «капитала», от которого вся круговерть.
Но прежде всего это фабричное колесо. Герб промышленного труда, дела, создавшего «пореформенную Москву» с ее капиталом.
Флор Федулыч Прибытков, сыгранный Олегом Табаковым, — олицетворение этого «дела». Ум, опыт, сдержанность, полное отсутствие иллюзий и «купеческая честь». Твердость человека, который в своем капитале «историю каждого рубля знает». Умение использовать каждого и понимание того, что благородной Юлии — цена особая: товар редкий. И спокойная энергия, которая выводит новые цеха прибытковской фабрики.
Все это «новая Москва» не смогла унаследовать от Бахрушиных и Рябушинских: «модель поведения делового человека» была уничтожена в России вместе с ее носителями.
Теперь ее спокойно и настойчиво воскрешает на сцене Табаков.
┘ При Прибыткове состоит юный Приказчик-энтузиаст с умственной книжкой по политической экономии: «Эта наука требует┘ чтобы капиталы не залеживались без обращения!». Мальчик понимает цену высшей школе экономики Флор Федулыча. Зал, по идее, занят в той же роли.
Самое забавное — юный Приказчик введен в пьесу театром.
А то Прибытков был бы на этом празднике жизни совсем один.
Глядя на пореформенный карнавал, нельзя не вспомнить, чем он закончился. Не думать: чем продолжится нынешний? И не заметить еще один пласт спектакля: свят, свят, свят! Сколько прихлебателей, пестрой публики со страстями, переводными романами, претензиями, услугами и аппетитами налипло на это фабричное колесо! Сразу же - как закрутилось!
┘Ведь два же в пьесе трудящихся человека: Флор Федулыч и Приказчик! А от них кормятся племянники с европейским пошибом и страстью подделывать векселя, хваткие бесприданницы, лакеи Купеческого клуба, веселые вдовы, модистки и каретники, поставщики лафита и полотен «Содом и Гоморра», составители биржевой хроники, имиджмейкеры┘ тьфу, не то┘ чувствительные женщины с принципами, нервные доктора для таких женщин, четыре же ворожеи (одна еще играет на фортепьянах!), авантюристы, которым мало пяти тысяч на ночь, и их приятели, которым хватает рубля серебром!
Целое чертово колесо налипло на обод махового!
И уж если в России раз в сто лет по счастливому расположению звезд это тяжкое фабричное колесо и закрутится — ходу ему не будет.
Оттого-то до Москвы — раз в сто лет — колесо еще доезжает.
А до Казани — никогда.
