Флор Федулыч Прибытков у Островского — «очень богатый купец». У Олега Табакова, волей режиссера Юрия Еремина, он - очень богатый фабрикант. Несколько раз за спектакль, причем явно сверх написанного в пьесе, он говорит о новом, только что отстроенном фабричном цехе. И своего непутевого племянника Лавра с дочкой Ириной отправляет смотреть не приобретенные недавно художественные полотна, а светлую картину капиталистического строительства. Слуга же его, Василий, рекомендует Юлии Тугиной ознакомиться со свежеизданным трудом по политэкономии. 
Меняют ли эти добавки что-либо в коллизии пьесы? Ничего не меняют. Как был Прибытков «денежным мешком», который обладал своим, притом весьма крепким кодексом чести делового человека, так им и остался. Как была молодая Юлия жертвой бескорыстной любви к проходимцу Дульчину, таковой и пребывает. Да и вообще расклад персонажей по социально-нравственным полочкам здесь в чистом виде «островский». Есть люди дела, к которым впору отнести даже азиата Салая Салтаныча (Игорь Золотовицкий) с его афоризмом: «Сама себя бьет, кто не чисто жнет». А есть мотыльки-прихлебатели вроде Лавра Мироныча с дочкой. Есть и классический Альфонс — Вадим Григорьевич Дульчин. Однако Островский — не Бальзак, и его социальная лестница устлана загадочной материей русской души, где звериная жестокость перемешана с романтикой, а грех идет рука об руку с покаянием. Слов нет, хорош и благороден купец Прибытков. Однако, спасая честь и жизнь Юленьки, он одновременно их и покупает. Гадок Дульчин, живущий на деньги влюбленных дам, а как скажет: «Меня любит редкая женщина, только я ее ценить не умел», так и руками разведешь.
Но вернемся на сцену МХАТа им. А. П. Чехова. А на ней — сплошной модерн. Выгородки с шехтелевскими квадратиками поверху, сочетания холодного серого с теплым терракотом, на стенах — полотна во врубелевском стиле, на столиках — граммофон с телефоном, на дамах — пушистые боа и изломанные драпировки декаданса. И вдобавок — киноэкран, где в мутных очертаниях cinema возникают места действия: то особняк, то фабричные трубы, то крыши замоскворецких доходных домов. Эта деталь долго и настойчиво напоминает прием телевизионной мыльной оперы, где смена места действия обязательно фиксируется панорамой соответствующего фасада. Однако в финале живая пара Прибытков-Тугина удаляется в глубь сцены, а кинематографическая крупным планом движется на зрителя. Обсыпанная пушистым снегом, облаченная в милые фасоны начала XX столетия, эта пара навевает тоску по радостям Серебряного века, окончательно покидает мир Островского и вступает в эпоху Мамонтова и Морозова.
Режиссера так и тянет нащупать новую национальную идею и подкинуть простодушному зрителю положительного героя. Ах, какой чудный капиталист этот Флор Федулыч Олега Табакова! Очень богатый, очень честный и очень продвинутый. Когда говорит о Патти, о Росси, об абонементах в оперу или о мебели в стиле Помпадур, в этом совсем не чувствуется потуг нувориша. Есть даже капля лукавства: вот, мол, хорошая жизнь и ее обязательные атрибуты, а теперь смотрите сами: кто этого достоин, а кто нет. Табаков абсолютно царствует в этом спектакле. На самом деле он играет поверх заявленной темы. Режиссер и художник Валерий Фомин отправляют персонажей в путешествие во времени, примерно на 20 (против Островского) лет вперед, в эпоху оформившегося в России капитализма. Тем самым они наверняка хотят не только избавиться от осточертевших бородищ, поддевок и прочих традиционно театральных замоскворецких радостей. Они, вероятнее всего, пытаются акцентировать некие идеалы новейшего российского времени и сопоставить их с эпохой, оборвавшейся 17-м годом. Но Табаков, идеально выдерживая заявленный стиль, все же играет свое: и позднюю любовь, и твердость убеждений, и некое благородство, и хитрую неразборчивость в средствах, и мужскую надежность сильного мира сего. Самое забавное, что все это, несмотря на прыжок во времени, абсолютно в духе автора пьесы с его ироническим романтизмом и с отсутствием ярлыков «положительный» — «отрицательный». Вместе с Мариной Зудиной, играющей Юлию, они составляют шикарную сценическую пару, где хрупкость находит опору в мягкой, ненавязчивой твердости. Свое играет и Ольга Барнет. Ее Глафира Фирсовна, избавившись от традиционных шалей, юбок и смачных красок театральной свахи, предстает смешной теткой, себе на уме, с легкой заморочкой и звериным инстинктом выживания. Забавна и пара Лавр Мироныч с дочкой, которые, впрочем, полностью упакованы в заявленный стиль. Дарья Юрская играет взнервленную дурочку эпохи декаданса, а Валерий Хлевинский — надутого индюка, чьи эволюции вообще не зависят от времени.
Беда, однако, с Дульчиным (Сергей Колесников). Его прямолинейная «подлость», необаятельные гитарные пассажи и неизящные подходы к дамам оставляют вопросы не то что к Тугиной, а даже к взбалмошной Ирине: и что тут, право, можно полюбить, чем плениться?
Под самый занавес сезона МХАТ им. А. П. Чехова выпустил наконец спектакль, за который не стыдно. Он по-своему стилен, умен и, безусловно, будет иметь зрительский успех. Режиссер Юрий Еремин после двух бледных московских премьер вновь, кажется, обрел ровное дыхание. Но главная прелесть этой «жертвы» — художественный руководитель МХАТа, который, к счастью, остается блестящим театральным артистом.