Вослед двум премьерам на сцене филиала Театр им. Вл. Маяковского выпустил еще одну — на Большой сцене. Пьесу А. Эйкборна «Синтезатор любви» поставил режиссер Леонид Хейфец, несколько лет назад выпустивший в этих же стенах «Кукольный дом» Г. Ибсена. Между ибсеновской драмой и нынешней бродвейской историей — такая эстетическая разница, что она никак не могла не отразиться и на режиссуре. Хейфец, известный тонким и умным прочтением классики, будто примерил на себя пиджак с чужого плеча. Этот «пиджак» ему одновременно и велик (пьеса длинна, а психологической и философской глубины в ней сантиметра на два), и узок (по той же причине). Впрочем, режиссер все сумел приладить, ибо вопрос в данном случае, конечно, не в его безоговорочном мастерстве, а лишь в том, на что это мастерство употреблено. Кассу этот спектакль, безусловно, сделает. Тема — «в кассу», так как речь идет о борьбе мертвых компьютерных технологий с живыми человеческими чувствами. Оформление Сергея Бархина — тоже, так как на сцене мониторы, дисплеи, микрофоны и всякая продвинутая всячина, с помощью которой слегка чокнутый композитор (Анатолий Лобоцкий) синтезирует звуки человеческой жизни в ущерб родным и близким. Костюмы Татьяны Бархиной добавляют интриги, ибо ей в этой пьесе приходится одевать не только жену героя и полюбившую его актрису Зою, но и их электронно-механические копии, то есть роботов. И светятся на последних ожерелья из разноцветных лампочек, и открываются под юбками таинственные механические сочленения на месте суставов. Все это вполне стильно и изобретательно. Говорить подобные комплименты в адрес очень хороших художников и очень хорошего режиссера, впрочем, дело не самое серьезное. Они сумели облагородить… гамбургер, однако превратить его в натуральную котлету со сложным гарниром вряд ли вообще в чьих-то силах. Режиссер, привыкший иметь дело с жизнью человеческого духа на качественно ином материале, уверенно тянет плоскую сценическую историю в подлинный человеческий сантимент. Словно пытается в компьютерную игру про, скажем, героев Диккенса вдохнуть живую душу литературного первоисточника. И неизбежно впадает в эстетику театра двадцатилетней давности, когда в пьесе про суровую западную жизнь хорошие, в сущности, женщины, мужчины и подростки несли с отечественной сцены откровения отечественной души. Получается странный симбиоз: актриса, одетая в «кислотное» платье, живет в интонациях арбузовской героини. Но тут начинается самое главное. То, как живут на сцене актрисы Татьяна Аугшкап и Ольга Прокофьева, требует всех возможных превосходных эпитетов. Они работают грандиозно! Обе играют и живых женщин, и их механические эквиваленты. О пластике роботов можно написать отдельную оду, хочется даже вспомнить знаменитую строку из Уолта Уитмена: «О теле электрическом я пою!»

Л. Хейфец ставил комедию, и механические женщины Аугшкап и Прокофьевой на фантастической технике отыгрывают монотонность запрограммированных движений. Однако неуловимо, изнутри эти роботы светятся «несинтезированными» нежностью и женственностью.

Одухотворенную, изобретательную и темпераментную игру, игру чуть-чуть через край, ибо концентрация противоречивых эмоций предельна, Т. Аугшкап демонстрирует тогда, когда перед нами живая женщина, актриса Зоя. Такую силу сценического обаяния и такую лирико-комедийную мощь редко увидишь на современной сцене. (Как знать, может быть, ради этого «электрического разряда» режиссер и погрузил актрису в эстетику несегодняшнего театра?) У Ольги Прокофьевой, играющей жену героя, сбежавшую от его компьютерного помешательства, другая тональность существования. Ей выпало сыграть сиротство и надежду. Актриса уверенно берет щемящую мелодраматическую ноту и сохраняет при этом тонкий комедийный контур роли.

Две блистательные актрисы, до сего времени не занимавшие в звездной труппе Театра Маяковского достойного их звездного места, играют на уровне события. И хочется верить, что коммерческий Алан Эйкборн с его «кассовой» темой для них — не предел.