Тургенев и Достоевский уместились на одной сцене
Юрий Еремин взял тургеневскую «Провинциалку» и «Вечного мужа» Достоевского, как следует их смешал, занял в спектакле Гафта, Остроумову и много лет не получавшего новых ролей Бортникова и выпустил спектакль в театре Моссовета. Еремин выстроил его очень умно: все начинается за упокой, артисты скверного петербургского театра играют «Провинциалку». Это происходит полтораста лет назад, Владимир Сулимов, ставший Сулимовым-Церетели, очаровательная Ольга Остроумова (она же Остроумова-вторая) и Геннадий Бортников изображают не только старый, но и плохой театр, и зритель уже успевает расслабиться, как вдруг многоопытный Еремин заставляет его собраться — начинается совсем другой, хороший театр.«Провинциалка» заканчивается скандалом: сидящий в правой ложе зритель (он же Трусоцкий из «Вечного мужа», он же Валентин Гафт) начинает в голос прославлять разумную предусмотрительность персонажа г-на Сулимова-Церетели, подглядывающего за героиней г-жи Остроумовой-второй. Суфлер выясняет, нет ли в зале полицейских, действие прерывается — и начинается совсем другой спектакль. Игра в плохой театр понадобилась режиссеру для пущего контраста.
«Провинциалка» связана с текстом «Вечного мужа»: герои Достоевского поминают героев Тургенева, салонная комедия служит моделью для психологических умоисступлений. Юрий Еремин учитывает и это: Тургенев нужен ему для того, чтобы четче выделить жанр.
Провинциалка Дарья Ивановна из «Провинциалки» очаровывает состарившегося повесу, столичную штучку, графа Любина — хитрая затея едва не сорвалась, но ее мужа переведут-таки в Петербург. Столичная штучка Вельчанинов из «Вечного мужа» соблазнил провинциалку Трусоцкую: соблазнил — и забыл, а через девять лет в Петербурге объявился вдовец Трусоцкий, и предъявил поблекшему повесе девочку Лизу, его внебрачную дочь. «Провинциалка» к тому же служит чем-то вроде указателя и позволяет режиссеру подчеркнуть то, что роднит текст Достоевского с мелодрамой и комедией положений, — автор «Вечного мужа» любил яркие краски и резкие эффекты. Здесь их использует театр — Юрий Еремин счастливо избежал расставленных Достоевским психологических ловушек. Он играет по другим, акцентирующим сюжетную остроту правилам: петербургской ночью за окном проплывает видение — героиня г-жи Остроумовой-второй морочит героя господина Бортникова, — и господин Трусоцкий, взяв с подоконника бритву, как сомнамбула движется к постели, где спит господин Вельчанинов (Александр Яцко). Тот вовремя проснется, но господин Трусоцкий сумеет объяснить свое поведение: он попросит тазик и, укрывшись за углом, звонко в него пописает.
Еремин строит спектакль на сломе интонаций, на чередовании несовместимых образов. Это придает ему внутреннюю динамику, а масштабом «Муж, жена и любовник» обязаны Валентину Гафту.
В его герое есть множество внутренних подтекстов, и боль, и иезуитство, и психологическая маета: Трусоцкий медленно пытает своего обидчика, каплю за каплей рассказывая ему правду о девочке Лизе, мучается сам, пытается взять реванш и вновь оказывается унижен. У Гафта работает каждый эпизод, каждый жест, каждый взгляд и каждое движение брови: роль сделана так, как не бывает в сегодняшнем театре, — до мелочей, до кончика ногтя. Он играет загадку и обиду, злодея и маленького человека: поначалу его герой страшен, затем гадок, в финале его становится жалко.
Судя по всему, Юрий Еремин обрел в театре Моссовета второе дыхание. Порой его подводит вкус, и тогда семейство генерала Захлебенина, куда Трусоцкий явился в качестве жениха, выходит на сцену строем и представляется гостю дружно, по команде; да и с музыкальными наплывами в спектакле явный перебор… Но в целом премьера получилась. Он умна, крепка, занимательна — настоящий спектакль для большой сцены, которые теперь удаются все реже и реже…
