«Муж, жена и любовник». Театр им. Моссовета. Постановка Юрия Еремина
«Вечный муж» Федора Михайловича Достоевского самим автором квалифицировался как рассказ, но по объему вполне тянет на повесть и состоит, как известно, из семнадцати глав. Глава четвертая именуется «Жена, муж и любовник». Еремин лишь поменял местами первые два слова, что и понятно: муж, Павел Павлович Трусоцкий, для его спектакля значительно важнее. Супруга Трусоцкого, Наталья Васильевна, приказала долго жить, уделить ей заочно столько же внимания, сколько уделил Достоевский, по причине ограниченности сценического времени невозможно; и жена логично оказалась посередке — чистая функция, камень преткновения, яблоко раздора между мужем и любовником. Сама по себе Наталья Васильевна никому не интересна. Главное, есть повод столкнуть лбами Трусоцкого и Вельчанинова, соответственно Валентина Гафта и Александра Яцко.Присутствие Гафта — не единственный, но, пожалуй, основной сюрприз премьеры в «Моссовете». Странно видеть его на этой сцене — не совсем, впрочем, чужой, поскольку в здешней труппе служит обаятельная половинка Валентина Иосифовича Ольга Остроумова. Еремин занял в «Муже, жене и любовнике» и мужа, и жену. Надо думать, этим всякие совпадения исчерпываются…
Остроумова, правда, играет не генеральный сюжет, а тургеневскую «Провинциалку». Это сюрприз номер два. Еремин инсценировал сразу обе вещи, воспользовавшись упоминанием о «Провинциалке», которое действительно прозвучало из уст Трусоцкого. Но если там был всего лишь намек, то здесь его развернули практически в полный метр: прежде чем начнется основное действие, мы вместе с Гафтом и Яцко довольно долго присутствуем на представлении «Провинциалки» в каком-то петербургском театре.Ситуация, известная под названием «мышеловки», причем в роли плешивого Гамлета выступает Трусоцкий, а ничего не подозревающего Клавдия — Вельчанинов.
Тургенев играется несерьезно, пародийно, с котурнами, жеманством, накладками, забытыми репликами и суфлером, который, прикрываясь ладошкой, выбегает на подмостки тушить маленький пожарчик в самый разгар флирта между Дарьей Ивановной и графом Любиным. (Граф, он же юноша с веслом — нещадно наштукатуренный Геннадий Бортников.) Честно говоря, не верится, что подобное зрелище — курам на смех — было возможно в те времена не в Ельце, не в Тамбове, а именно в столице. Вообще, пролог основательно затянут. Когда спектакль, закольцевавшись, в финале вновь вернется к «Провинциалке», это будет сделано значительно изящнее.
Дешевый водевиль понадобился, чтобы резче обозначить контраст между уютным ситчиком и голыми железными прутьями; чтобы показать, что измена — дело отнюдь не водевильное, а любовная геометрия — все эти треугольники и квадраты — едва ли не самая роковая научная дисциплина на свете. Даже тот, кто поначалу пытается смеяться, как правило, заканчивает нервным расстройством. У кого же чувство юмора развито с меньшей виртуозностью, тот явственно видит перед собой только два пути — суицид либо убийство, что в сущности одно и то же. Еремину удалось донести до зала ощущение страшной, тупиковой безысходности. Местами спектакль достигает подлинно «Достоевского» надрыва и генерирует настоящее «достоевское» электричество, дрожью пробегающее по коже. Лучше всех, разумеется, Гафт — Трусоцкий, выдающийся экспонат человеческой кунсткамеры, вроде бы гадкий, отвратительный, свинский, сладострастием не уступающий папаше Карамазову, но вдруг — неумолимый и величественный, словно Командор, который следует по пятам за своим обидчиком… Сходите, сходите в «Моссовет»! Надо видеть пьяное буйство Трусоцкого, слышать его выразительный «художественный свист» и замереть, когда обманутый муж бреет Вельчанинова, манипулируя опасной бритвой возле напряженного горла… Трусоцкий — из разряда тех ролей, которые требуют от актера выматывания всех нервов, а потому Гафт достоин не только эстетических восторгов, но и глубокого человеческого уважения. Александру Яцко меньше повезло с ролью: Вельчанинов в спектакле не имеет практически ничего общего с Вельчаниновым у Достоевского, он стал симпатичнее, положительнее и… скучнее, ибо образ ужат до минимума. Главное, впрочем, донесено: вечным любовником, как и вечным мужем, надо родиться. А в итоге из вечного мужа и вечного любовника получается крепко спаянный садомазохический союз, где женщина уже не принципиальна. Мужикам вполне хватает друг друга. Так жутко, что даже смешно.
«Любую драму можно сделать смешной», — сказано у Тургенева. Спектакль, хоть и вяло разгонявшийся, в сердцевине своей держит напряжение не хуже стопроцентного триллера (на то и нужен Достоевский), а в финал вылетает разухабисто, весело, лихо, словно на тройке хорошим зимним вечером. К такому сюрпризу, третьему по счету, готовит публику Сашенька Лобов (Андрей Смирнов) — лопоухий, самоуверенный мальчишка, сыгранный с пацанским задором…
Единственная «мелочь», получившаяся у Еремина неуклюжей и бестактной: чересчур легко пережили два отца — кровный и официальный — смерть несчастной восьмилетней Лизы. У Достоевского, если помните, Вельчанинов «целые две недели слонялся по городу, безо всякой цели…» и даже собирался убить Трусоцкого, вспоминая почерневший пальчик девочки в гробу… У Еремина же оба веселы и Лизу практически не поминают. Это, мягко говоря, странно — все-таки не сериал «Две судьбы» нам показали. Хотя название подходящее…
