Грузинские мастера оказали «гуманитарную помощь» МХАТу имени Чехова
После признанного многими критиками неудачным спектакля «Кабалы святош» вчера в Художественном театре состоялась вторая премьера — «Антигоны» Жана Ануя в постановке приглашенного из Грузии Темура Чхеидзе, решившего прихватить с собой, помимо художника Георгия Алекси-Месхишвили, еще и народного артиста СССР Отара Мегвинетухуцеси.И хотя многие любители театра помнили прекрасный спектакль Чхеидзе «Обвал», осуществленный им в 80-е годы в еще неразделенном МХАТе, тревога оставалась. В первую очередь она касалась самой пьесы, написанной Жаном Ануем в 1943 году и воспринятой в оккупированном Париже как сигнал к сопротивлению фашистскому режиму… Во-вторых, трудно было представить, как сможет первый артист Грузии войти в контакт с разношерстной труппой чеховского МХАТа, переживающей определенный кризис…
Вряд ли кто из старожилов думал, что художественный руководитель МХАТа Олег Табаков согласится, чтобы зрители во время спектакля сидели не в зале, а на сцене. На тех самых подмостках, куда раньше допуск посторонним был строго воспрещен, а сам К. С. Станиславский после спектакля проходил по ним на цыпочках. Теперь, во время представления «Антигоны», здесь стоят многоярусные трибуны для публики, а все действие разворачивается на маленьком пятачке, где минимум предметов: несколько стульев и один длинный стол.
Попервоначалу создавалось впечатление, что зрителей пригласили на репетицию пока еще не готового спектакля, решив показать им то, что, как правило, от публики скрывалось. Но постепенно, через десять-пятнадцать минут, зрители начали втягиваться в происходящее, не обращать внимания на сугубо современную одежду персонажей, вначале раздражавшую, и полностью доверять артистам, играющим чужие судьбы как свои собственные.
Итак, со сцены было сдернуто ее волшебное покрывало. Она предстала перед зрителями во всей своей неприглядной наготе: с тросами, балками, подъемниками, софитами. Это было сделано не случайно, поскольку в обнаженном пространстве сцены лучше была видна вся кривда дворцовой жизни с вечными заговорами и переворотами. В эту среду никак не вписывалась Антигона, дочь Эдипа, осмелившаяся нарушить указ своего дяди, запрещавшего кому бы то ни было хоронить ее брата-бунтовщика. И тем не менее она все-таки попыталась закопать его и за это расплатилась собственной жизнью.
Но прежде, чем произойдет эта трагическая развязка, маленькая воительница узнает так много страшного о тех, кто управляет людьми, какие они сочиняют сценарии, чтобы держать народ в повиновении, что больше не захочется ей жить, превращаться в добропорядочную жену и рожать детей. Поэтому не случайно в музыкальном оформлении спектакля появится колыбельная, которая будет звучать не только в самые напряженные для Антигоны моменты, когда она будет стоять перед выбором: сказать Креону «да» или «нет», но и во время коротких проходов по площадке жены Креона Эвридики, постоянно сидящей за вязанием и ни разу не сказавшей ни единого слова. С каждым часом этот клубок шерсти в руках царицы будет уменьшаться и уменьшаться по мере того, как Антигона будет прощаться со всеми, кто ей дорог: с няней, сестрой, возлюбленным…
Еще со времен греческих трагедий (откуда и почерпнул сюжет своей пьесы Жан Ануй) известно, что самое трудное на сцене — изображать любовь и страх смерти. Марина Зудина, первая леди «Табакерки» (впервые выступившая в составе актеров МХАТа), немало переиграла за свою жизнь влюбленных женщин, и это у нее неплохо получалось, по крайней мере, они всегда были обольстительны, сексапильны. Но тут ей предстояло сыграть совершенно неожиданную роль — маленького, серенького жаворонка, у которого вся красота внутри, а сила выражается в голосе, звонком, чистом и высоком. Поэтому Зудина отказывается от всех своих прежних актерских «приспособлений» и как бы учится заново ходить, смотреть, общаться. В то же время ее партнер и оппонент Отар Мегвинетухуцеси ведет себя совершенно свободно. Он может молчать две, три минуты, прервав диалог и думая о своем, и это будет всем интересно. Кормить с ложечки свою жену, и это тоже будет волновать зрителей, поскольку за этим тоже скрывается какая-то загадка, намек, который будоражит нас. Обладая необыкновенным магнетизмом, артист держит в напряжении зрительный зал с первого своего появления на сцене и до конца, ни на секунду не выходя из образа. Самое же удивительное в том, что зрители, понимая умом, насколько Креон может быть опасен, тем не менее поддаются его обаянию и постепенно начинают, кажется, верить, что для спокойствия государства надо было казнить Антигону, и уж, конечно, не осуждать его за то, что в день гибели своей жены и сына он идет на заседание совета, поскольку интересы общего дела выше его личного горя. Именно такой «герой», готовый ради блага страны даже перечеркнуть жизнь самых дорогих ему людей, прервать свой род и не увидеть собственных внуков, и нужен был Темуру Чхеидзе, смеющего утверждать своим спектаклем, что власть нравственно уродует людей, превращает их в заложников созданной ими же системы.
Соединив публику и артистов в пространстве сценической коробки за опущенным железным занавесом, режиссер не просто сблизил их, он заставил зрителей выступить в роли негласных присяжных заседателей на суде чести и человеческого достоинства. В конце концов ведь это им предстоит решать, кто прав: «прогрессивный» правитель Фив, пытающийся спасти тонущий государственный корабль, или Антигона, не пожелавшая во имя собственного покоя и покоя других черное называть белым, а белое — черным. Похоже, что после этого спектакля мхатовцы сделают для себя выводы, что и сегодня можно завораживать публику, играя «на коврике и без декораций» — как мечтал Владимир Немирович-Данченко.
