История мисс Жюли, которая любила…

…да не вышла замуж

Раньше казалось, что в семействе Михалковых-Кончаловских роль секс-бомбы исполняет Никита Сергеевич. А его старший брат силен не эротизмом, но интеллектом. Один страну обольщает, другой про страну думает. Причем и за ее пределами тоже. С тех пор, как Андрей, он же Андрон, Серегеевич стал творить преимущественно на родине, он раскрылся перед изумленной публикой с совершенно неожиданной стороны. Публикой, в первую очередь, театральной: теперь у нас что ни сезон, то премьера от Кончаловского с молодой супругой в главной роли.

Чуть меньше года назад была «Чайка» на сцене Театра Моссовета, представленная в рамках фестиваля «Черешневый лес». Постановщик тогда налево-направо раздавал интервью, клеймил современное театральное искусство и обещал всем показать, где Чехов зимует. Вот, ужо, — грозил породистым пальчиком творец «Сибириады», — вы у меня заплачете и засмеетесь без всяких новых форм. Не можешь — научим, не хочешь — заставим. 

Новых форм в «Чайке» действительно не обнаружилось. Зато наличествовали формы вечные и беспроигрышные. Медведенко лез Маше под юбку, Аркадина хватала Тригорина за ширинку, несчастный Костя Треплев, примиряясь с матерью, едва ли не совокуплялся с нею, а в качестве пролога нам показали мужскую задницу. Голопопый работник Яков пафосно осенил себя крестным знамением и сиганул в колдовское озеро…

«Чайка» грохнулась с треском, оглушившим, похоже, и самого Кончаловского (иначе с какой радости он всплыл бы в медвежьем углу на Малой Бронной?), и Театр Моссовета, где после «Чайки» не появилось еще ни одного нового спектакля. Контузило.

«Фрекен Жюли», почему-то переименованную в «Мисс…», выпускали без шума и пиара. Тайно. Однако тайное всегда становится явным, и нет таких крепостей, которые не могли бы взять критики, если им дозарезу приспичит что-нибудь посмотреть. Тем более, «Мисс Жюли» — удовольствие вполне доступное. За 400 рэ место в партере вам обеспечено.

Зная, что антракта в полуторачасовом зрелище не намечается, я заранее всесторонне изучила программку. И с особенным интересом — приведенную в ней цитату А. Кончаловского. «В наше время глобализации поп-культуры, засилья постмодернизма и потери реальных ориентиров в театральном искусстве недосягаемыми вершинами остаются для нас Шекспир, Стриндберг и Чехов, как постоянное напоминание о том, что бескорыстное стремление понять человеческую душу и есть единственное призвание художника». Все, кто не попал в священный список, по-видимому, преследовали некую корысть.

Бог знает, почему троица подобрана именно так, почему Чехов, Стриндберг и Шекспир, а не Гомер, Мильтон и Паниковский, но цитата из себя на программке своего же спектакля — это круто. «Ленин и теперь живее всех живых. В. И. Ленин». Очень трогателен намек, что один лишь Кончаловский осведомлен о «реальных ориентирах». А все остальные просто морочат публике голову.

Ориентиры у Андрея Сергеевича в самом деле чрезвычайно реальные, даже натуралистические. Кухарка Кристина (Дарья Грачева) появляется из боковой кулисы с обнаженной грудью. Через минуту ее догоняет лакей Жан, на ходу застегивая мотню. Затем подвыпившая барышня (Юлия Высоцкая, как вы понимаете) утаскивает Жана плясать на пленэре — действие происходит в канун Иванова дня, — а Кристина ворожит над тазом с водой. После чего над тем же тазом, извините, подмывается.

Утром, когда барышня уже пала, Жан хочет подтвердить свою власть над ней, и с этой целью опрокидывает девушку на кухонный стол, задирает пышные юбки, стягивает белые панталончики и выставляет на всеобщее обозрение Жюлину попку. Внося, к сожалению, свой вклад в глобализацию ПОП-культуры… При этом снова был порыв расстегнуть брюки. Слава богу, не успел, вошла Кристина.

Далее, как известно по тексту, полоумная фрекен предлагает кухарке бежать вместе с ней и Жаном, образовав первое подобие шведской семьи. В это время Высоцкая мимоходом натягивает трусики обратно. От Кристины в ответ следует новая реплика, у Стриндберга доселе неслыханная: «По-твоему, я должна кухарить на эту б…?». Буквы в интересном слове пропущены только у меня. На сцене оно звучит целиком. Во весь голос.

Ах да, забыла. Еще, когда лакей отрубил голову ее любимому чижику, мисс Жюли объявила о неодолимой потребности «увидеть, как твой член плавает в крови». В общедоступном переводе, да, наверное, и в оригинале члена, разумеется, нет. Есть «проклятое семя».

В общем, я очень надеюсь, что на «Мисс Жюли» не попадут дети до шестнадцати. Хотя никаких ограничительных надписей ни в программке, ни на билете мне обнаружить не удалось.

Когда-то для Малой Бронной даже творчество Житинкина оказалось чересчур эпатажным. По-ихнему это — шок. Однако Андрей-младший мечтать не мог о дерзновенной смелости и сексуальной озабоченности Андрея-старшего. Вот если бы старший согласился возглавить этот неприкаянный театр… Зритель валом бы повалил. ..

Почему, собственно, нет? Как человек обеспеченный Кончаловский мог бы работать за идею. А идеи театральные у него, по всей видимости, есть. Только фанатик мог вернуться к неблагодарной сценической деятельности после оглушительного провала «Чайки» и не менее оглушительного ее разгрома. Фанатик или… Или человек, страстно влюбленный.

«Внезапно театральный раж охватывает ее с новой силой. Мы бегаем к директорам всех театров, врываемся к ним без разрешения, занимаемся саморекламой, лезем из кожи вон, но безуспешно, отовсюду нас выпроваживают, все советуют отступиться… И все же я не выдержал характера и, используя свои связи с одним театром, добился для жены серии гастрольных выступлений. Таким образом, я сам дал розги, чтобы меня высекли». Это не Кончаловский, боже упаси. Это Август Стриндберг.

Знаете, что? Давайте поговорим про Стриндберга. Не про спектакль Кончаловского, потому что о нем можно сказать в трех словах: актеры очень скромные; оформление очень подробное (медная посуда, изразцы на печке, ручная кофемолка, опасная бритва, сапожные колодки, телефонный аппарат на стене — огласите весь список, пожалуйста…); и прекрасно поставлен свет (художник — Андрей Изотов). За стеклами веранды, в цветущем саду — Кончаловский большой поклонник искусственной зелени, — дремлет белесая, молочная ночь. Июньская, но северная. Вот и все.

А теперь я расскажу вам про Стриндберга. Тем, кто случайно не знает. У остальных прощу прощения и не смею долее задерживать.

Большинство нормальных людей не без оснований полагают, что Август Юхан Стриндберг (1849 — 1912) — это очень скучно. Классик шведской литературы, один из отцов-основателей новой драмы, бла-бла-бла… На самом деле Стриндберг должен войти в историю как ярый мужской фашист и даже гендерный шовинист. Во всей мировой литературе трудно найти большего женоненавистника. Я не врач, диагнозы ставить не собираюсь, но без диагноза здесь явно не обошлось. Карл Ясперс в книге «Стриндберг и Ван Гог» прямо называет классика шизофреником.

Прочтем предисловие к «Фрекен Жюли», где даются краткие характеристики всех троих персонажей. Итак, сама фрекен, «жертва заблуждения, будто женщина, эта недоразвитая форма человека на пути к мужчине, владыке творения венцу культуры, равноценна или может быть равноценной мужчине, запутывается в нелепом стремлении, которое и становится причиной ее гибели. нелепом, потому что недоразвитая форма… всегда будет рождаться недоразвитой и не сможет догнать того, кто имеет преимущество…».

Лакей Жан, на которого впоследствии будет походить Яша из «Вишневого сада», плебей, от которого курицей пахнет, по мнению автора, «стоит выше фрекен Жюли и еще в одном — он мужчина. Принадлежность к мужскому полу делает его аристократом — из-за его мужской силы, тоньше развитых органов чувств и инициативности».

Кристина, девушка, которая вроде бы повела себя с редкой интеллигентностью, узнав, что по вине барышни лишилась жениха, — это, как говорит нам Стриндберг, «рабыня, полностью лишенная какой бы то ни было самостоятельности, отличается тупостью, приобретенной ею у кухонной плиты… переполнена моралью и религией». Несчастье какое. Моралью переполнена, вот стерва.

За свою 63-летнюю жизнь Стриндберг трижды женился и трижды разводился. Свой первый брак — с актрисой Сири фон Эссен, он описал в скандальном романе «Слово безумца в свою защиту». На момент их знакомства Сири фон Эссен была замужем за бароном Врангелем. Стриндберг соблазнил ее, сделал ребенка, женился. Дамочка изменяла ему со всем, что движется, включая бывшего супруга и лечащего врача. Она обобрала Стриндберга. Она заразила его венерической болезнью. Она клеветала, обзывая мужа сумасшедшим. Она порола родных детей, предпочитая им комнатных собачек. У нее была постояннная любовница-датчанка. Кроме того, она совращала молоденьких девочек и Стриндберг боялся, что ее вот-вот посадят…

Кошмар, правда? Волосы дыбом.

Жена Стриндберга придерживалась прогрессивных взглядов на права и свободы женщин. Из этого впечатлительный драматург не мог не сделать вывод, что все феминистки — шлюхи, ведьмы и лесбиянки. Получается, развратная мужененавистница превратила его в закомплексованного неврастеника, пациента для дядюшки Фрейда. Урод, конечно, но бедный урод, несчастный урод, которого можно пожалеть.

А теперь слушайте дальше. «Слово безумца в свою защиту» было впервые опубликовано в Берлине спустя два года после того, как Сири фон Эссен и Стриндберг развелись (трое детей остались на попечении матери). Написан же роман в 1887-м. Через год появилась «Фрекен Жюли». Еще через год действующая жена Стриндберга сыграла главную героиню в небольшом копенгагенском театре. Сыграла, вряд ли подозревая, что фрекен Жюли — это она сама, что обличительный пафос автора, его ненависть имеют более чем конкретного адресата…

Сири фон Эссен не подавала иск о клевете и никогда не пыталась оспорить обвинения бывшего мужа. Это сделала впоследствии ее старшая дочь, Карин Смирнофф, опубликовавшая две книги: «Первая жена Стриндберга» и «Как это было на самом деле». Говорят, Стриндберг признавал, что «Слово безумца» отчасти нафантазировано. Что там есть некоторые преувеличения. Погорячился, в общем.

Вот вам и бедненький, несчастненький. Пожалейте его.

Сири фон Эссен, конечно, не была правоверной феминисткой. Потому что правоверные феминистки судились со Стриндбергом и добились изъятия из продажи сборника рассказов «Браки». Суть которого сводится к следующему: «Женщина никак не равна мужчине по интеллекту… Женщина по справедливости не может иметь равные с мужем права… Поэтому не конкурируйте с мужчиной на рынке труда, его права неприкосновенны… Помните, что каждое рабочее место, отнятое у мужчины, неизбежно породит лишнюю старую деву или проститутку».

Я согласна со Стриндбергом в одном: мужчина первичен. От мужчины в межполовых взаимоотношениях зависит, если не все, то многое. Следовательно, не женщины создают больных мужчин, а фантазия больного на всю голову мужчины порождает монструозных женщин. 

Стриндберг боялся женского и не любил все, что относится к женской природе. С непристойной настойчивостью, каковую осудили бы и век спустя, он повторяет, что у фрекен Жюли критические дни. А она при этом занимается сексом. Для конца девятнадцатого столетия смелость нравов и широта взглядов необычайная… Кстати, странно, что Кончаловский «красные дни календаря» никак не обыграл. У его мисс Жюли дни явно обычные. Рабочие. 

Честно говоря, я сильно подозреваю, что в подполье Стриндберга, как и в подполье лакея Жана скрыта латентная педерастия. Жан уходит, как зомби, по первому мановению графа. Стриндберг с облегчением пишет: «В Германии, стране солдат, где еще сохранился патриархальный уклад жизни, Мария со своими глупостями о правах женщины сразу потеряла почву под ногами… От постоянного общения с офицерами я собрался с мыслями и обрел мужскую повадку». Чтобы ощутить себя мужчиной, ему нужны сапоги.

Наконец, последняя цитата, последний аккорд. «Я заклинаю законодателей, как следует обдумать все возможные последствия, прежде чем подписать закон о гражданских правах для этих полуобезьян, для этих низших животных, для этих больных детей, впадающих чуть ли не в безумие тринадцать раз в году во время месячных, для этих буйных припадочных в период их беременностей и полностью безответственных существ во все остальные дни их жизни, для всех этих не осознающих себя негодниц, инстинктивных преступниц, злобных тварей, не ведающих что творят!».

Если бы мне довелось повстречаться с господином Стриндбергом, я бы дала ему пощечину. Не по злобе, нет. Просто, чтобы привести в чувство этого отца и основателя, параноика и шизофреника, эту визгливую истеричку.

Я понимаю израильтян, которые не хотят, чтобы на концертных площадках их страны исполнялся Вагнер. Будь я феминисткой, я бы выступала за полное забвение Стриндберга. Но я не феминистка. Спасибо им, над ними смеялись, их ненавидели, но они много добились, и мы теперь можем быть просто нормальными свободными женщинами. А нормальную свободную женщину Стриндбергом не напугаешь. Особенно в постановке Кончаловского.
Елена Ямпольская«Русский курьер»15.03.2005

Уважаемый пользователь!
Сайт нашего театра использует cookie-файлы для улучшения своей работы и опыта взаимодействия с ним.
Продолжая использовать этот сайт, Вы соглашаетесь с использованием cookie-файлов.

Согласен

×